Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

Первым, кто накинулся с расспросами, был Арбуй, за ним подтянулась вся полусотня. Белозёрцы, сопровождавшие князя в деревню, слушали рассказ, опустив головы. И уши у вояк пылали так, что казалось — ещё немного, и ближний лес загорится.

Розмич тоже глаза опускал, хотя самому стыдиться вроде как нечего. А при первой возможности ушёл к костру. На душе было до того неспокойно, будто та самая рысь когтистой лапой скребёт.

На землю уже спустились сумерки, студёный, инистый воздух драл горло. Над стоянкой растекался едва ощутимый аромат жареного мяса, но есть совсем не хотелось.

Присев на влажное бревно, Розмич не выдержал — запустил руку в ворот, проверить, не поцарапана ли грудь. И замер. Пальцы наткнулись на мешочек из тонкой кожи, в котором хранил оберег и…

— Затея! — выпалил алодьский дружинник. Взвился на ноги.

Он окинул испуганным взглядом костёр — Ловчана нет, зато кульдей рядом. Тоже вскочил, уронив какую-то посудину.

Ещё четверо белозёрцев, сидевших подле огня, вскакивать не спешили, но насторожились, схватились за рукояти мечей. Розмич поспешил успокоить воинов и уволок кульдея в сторонку. Едва ли не за шкирку тащил.

— Затея — змея! — горячо шептал он. — Затея!

Ултен непонимающе мотал головой, а когда костры белозёрского отряда остались поодаль, спросил:

— Розмич, что стряслось-то!

Дружинник наконец отпустил перепуганного кульдея и остановился.

— Загадка! — выпалил он. — Загадка волховская!

Ултен глядел непонимающе, часто моргал.

— Старик говорил: змею на груди пригрел! — продолжал Розмич. — А мы отчего-то подумали, будто он о человеке!

— А об ком ещё думать? — осторожно, как у буйного, поинтересовался скотт.

Розмич горячо ругнулся, запустил руку в ворот и сорвал с шеи шнурок, извлекая наружу потаённый мешочек.

— Вот! Всю дорогу на собственной груди грел!

Не дожидаясь новых вопросов спутника, развязал хитрый узел и извлёк послание. В том, что письмена не обережные, дружинник уже не сомневался.

— Прочесть сможешь?

Кульдей уставился на испещрённую закорючками кожу, как на величайшее диво. Тут же прищурился, беззвучно зашевелил губами.

— Ну чего там? — торопил Розмич.

— Погоди!

Ултен поднёс записку к самому носу — в сумерках, вдали от костра, разглядеть письмена оказалось очень непросто.

— Латынь, — многозначительно пробормотал он.

— И чё? Чё это слово означает? Проклятье, да?

— Тьфу ты! Письмо латиницей выведено. Ишь ты, Затея-то непроста! Девка, а такие письмена знает!

— Не томи, кульдей! Что там? Об чём говорится?

Скотт читал медленно, по слогам:

— Людей по приказу Полата убили. Нас заневолили оклеветать.

— Чего? — после некоторого раздумья выпалил Розмич. — А ну, читай снова!

Ултен прочитал. И ещё раз, и ещё… На десятом читать сызнова отказался, да и сумерки сгустились так, что письмена едва просматривались.

— И чего это значит?.. — медленно, с угрозой проговорил Розмич.

Под суровым взглядом дружинника кульдей стушевался, замямлил что-то невразумительное. Но Розмич уже не слушал, погружённый в собственные мысли, в сравнении с которыми даже полынь слаще мёда кажется.

Когда спала оторопь, дёрнул скотта за рукав, велел:

— Пойдём. Ловчана разыскать нужно!

Ловчан нашёлся сам, не ступили и десятка шагов.

Лицо бескровное, глаза огромные и будто пустые. Губы сжаты в тонкую линию, плечи напряжены так, что жилы того и гляди лопнут. Вена на шее неистово пульсирует.

— Ты как тут очутился? — насторожился Розмич.

— Вас искал. Видел, как ушли, а нагнать не успел. После окончательно потерял. — Ловчан хватанул ртом воздух, опёрся рукой о ближнее дерево. — Разговор есть.

Ни Розмич, ни кульдей не осмелились перебить дружинника. Ждали.

Тот некоторое время собирался с мыслями, после огляделся и пробормотал:

— Просто в голове не укладывается. — Снова вздохнул. До того тяжко, будто грудь могильным камнем придавлена. — Я тут…

— Не томи, Ловчан!

— У меня живот прихватило, ну я в кусты и отошёл. Подальше, чтобы… не сильно разило. Сижу… и тут голоса рядом. А сумерки уже, видать меня плохо. Хотел крикнуть, но прикусил язык, потому как в говорившем князя узнал. Не мог же я Полату сказать, мол, отойди, княже, я тут… тужусь. Пришлось молчать.

— Ну! — подтолкнул Розмич.

— Ну и слышу… Полат вещает: «Это знак божий! Туго нам в Новгороде придётся. Кабы живыми остаться». А ему отвечают: «Не бойся, князь. Я твоих богов не боюсь, и ты их не бойся! Что до Новгорода — Олега там не будет».

Полат вроде как рассердился, кулаком о ладонь стукнул. А второй продолжает: «Валит не подведёт. Он дружину в Кореле не терял, как все думают. Просто увёл и до срока хорониться велел. Ему мурмане давно поперёк горла встали. Он при Гостомысле был уважаемым человеком. А при Рюрике да его варягах? Тьфу, одним из воевод. Они Олега по пути в Новгород встретить должны были, у порогов».