Трое

Пока Сашо рассказывает о случившемся за это время в роте, Иван продолжает свое:

«Я даже не знаю, что будет дальше! Может, навсегда останусь инвалидом, может, ампутируют что-нибудь, может, буду неизлечимо больным, но, несмотря на все это, ясно одно — я буду счастлив! И не могу не быть счастливым! Даже в свои самые трудные минуты я все равно буду счастлив!»

Он переводит глаза с одного на другого. Сашо гримасничает, изображая долговязого «Без пяти два», который сказал:

«Был парень — во! На всю роту один! И кокнули. Которое хорошее — тому жизни нет. Потому хорошее. Коли он выдюжит и жить пожелает, должон стать хамлом, вроде как я».

Теперь рассказывает Младен, как Данче упала в обморок, когда ее разыграли, что Сашо убит.

— В обморок, ерунда! — бормочет Сашо, но ему приятно.

Ивану удивительно, как это для них троих счастливый конец превращает страшную историю в веселое происшествие и как всем им приятно вспомнить подробности.

Солдаты уходят. Вернее — их прогоняет сестра. Сашо целует Ивана в щеку и издали показывает, что уладит вопрос с бритьем.

Младен машет ему рукой.

— Милые и прекрасные ребята! — восклицает Иван, оставшись один. — Они любят меня, и я люблю их! Не оттого, что они кинулись меня спасать, а потому что они на самом деле милые и хорошие! И все в роте милые и хорошие!

Вдруг он вспомнил свою мать. Это было давно. Он учился в первом классе, а школа находилась далеко, совсем в другом районе. И была зима, и очень холодно, и туман. Он вышел из школы, а сердце сжималось от страха. Но какая-то женщина взяла его на руки, завернула в шубку и отнесла на руках домой. Мать. Она пришла за ним в школу.

Он прижался к ней, и ему было так хорошо, так приятно.

— Боже мой! — восклицает раненый. — А я поддался самому отвратительному чувству! Как это — нет любви! Любовь — это не отношения мужчин и женщин, не очарование природы! Любовь — это сущность взаимоотношений между богатыми натурами! Это — раскрытие богатства, естественное стремление поделиться с другим этим богатством! Настоящая основа любви — это отдать всего себя! Здесь ее начало, — самое сильное, самое прочное!

Он вспоминает о чувствах к жене. Она не приехала. И он не удивлен, не чувствует себя покинутым ею.

— Вот, — думает он, — и у нас была любовь! Я ее любил, был готов на все ради нее. И эта моя любовь была искренней, чистой, святой. Ради этого я был готов ей все простить, быть снова вместе с ней. Но такая любовь не может быть большой, настоящей!

Снова вечер. Совсем другой вечер! Все ясно, спокойно, определенно. И мягкий свет лампы, и тихие шаги сестер, и уверенная улыбка врача, и ритм сердца, и необыкновенная ясность ума.

— В шахматы играете? — спрашивает он сестру, которая приносит ужин.

Та недоумевает. Она впервые в этой палате и, ей сказали, у тяжелораненого.

— Пожалуйста, сестра, — говорит Иван, — принесите завтра шахматы. Наверное найдется кто-нибудь, чтобы поиграть!

12

Мне нужно завязать знакомства с новыми людьми. Самое важное пока — произвести на них хорошее впечатление.

Младен

Наконец наступил и этот день!

По дороге на завод, окаймленной стройными рядами тополей, спешат люди. Штатские и военные, мужчины и женщины. Проносятся мотоциклы, тянутся вереницей сверкающие ободками велосипеды, тяжело ползет переполненный автобус — живая река, устремившаяся к открытым воротам завода.

У большого портала стоит часовой. Это Желязко, в красивой пилотке Младена. Он с любопытством оглядывает проходящих. Заметив юношу в зеленых хлопчатобумажных брюках и белой рубахе с засученными рукавами, Желязко входит в караульное помещение, берет приготовленный букетик цветов, возвращается на пост и ждет, пока Младен поравняется с ним.

— Желаю успеха! — Сует цветы ему в руки.

Младен смотрит на простодушное лицо часового, в его дружелюбно улыбающиеся глаза, на букетик полевых цветов.

— И тебе того желаю, браток!

В штатском Младен неузнаваем. Его вид уже не так внушителен, как в форме. В задумчивом, сосредоточенном взгляде его глаз сквозит не свойственное ему возбуждение. Желязко морщится — Младен в штатском ему не нравится.

Вчерашний часовой проходит ворота завода, как проходил до этого тысячу раз, но теперь все кажется ему новым, странным.

Новая, незнакомая ему обстановка бросает в его душу семена сомнения, беспокойства. Как его примут? Все ли он хорошо обдумал? Не случится ли что-нибудь не предусмотренное?

Перед тем, как войти к начальнику цеха, солдат Младен прогоняет беспокойство, рассеивает сомнения штатского гражданина Младена; к нему возвращается хладнокровие:

— Все в порядке!

Начальник цеха — инженер, совсем молодой человек представительной наружности. И хотя Младену доводилось видеть его и раньше на территории завода, только сейчас молодость инженера производит на него впечатление.

«В такие годы, — говорит он себе, — начальник и инженер! Почему бы и мне не стать таким?»

Младен щелкает каблуками и по-военному вытягивается перед начальником.