Трое

- Она? - воскликнул Павел. - Я тебе говорю - простота! Ты зову не жди, а вали прямо... Придёшь и - кончено! У них всё равно как в трактире, ей-богу! Свободно... Я тебе говорю - что я против их? Но с двух раз - свой человек... Интересно! Играючи живут...

-- Ну, а Машутка как? - спросил Илья.

- Ничего, отдышалась немного... Сидит, улыбается. Лечат её чем-то... молоком поят... Хренову-то попадёт за неё!.. Адвокат говорит - здорово влепят старому чёрту... Возят Машку к следователю... Насчёт моей тоже хлопочут, чтобы скорее суд... Нет, хорошо у них!.. Квартира маленькая, людей - как дров в печи, и все так и пылают...

- А она, сама-то? - допрашивал Лунёв.

О ней Павел рассказывал, как в детстве об арестантах, научивших его грамоте. Он весь напрягался и внушительно сообщал, пересыпая речь междометиями:

- Она, брат, ого-го! Она всем командует, а чуть кто не так сказал, или что - она фрр!.. Как кошка...

- Это мне известно... - сказал Илья и усмехнулся. Он завидовал Павлу: ему очень хотелось побывать у строгой гимназистки, но самолюбие не позволяло ему действовать прямо.

Стоя за прилавком, он упорно думал:

"Людей много, и каждый норовит пользоваться чем-нибудь от другого. А ей - какая польза брать под свою защиту Машутку, Веру?.. Она - бедная. Чай, каждый кусок в доме-то на счету... Значит, очень добрая... А со мной говорит эдак... Чем я хуже Павла?"

Эти думы так крепко охватили его, что он стал относиться ко всему остальному почти равнодушно. В темноте его жизни как бы открылась некая щель, и сквозь неё он скорее чувствовал, чем видел, вдали мерцание чего-то такого, с чем он ещё не сталкивался.

- Мой друг, - суховато и внушительно говорила ему Татьяна Власьевна, тесьмы шерстяной узкой надо бы прикупить. Гипюр тоже на исходе... Мало и ниток чёрных номер пятидесятый... Пуговицы перламутровые предлагает одна фирма, - комиссионер у меня был... Я послала сюда. Приходил он?

- Нет, - кратко ответил Илья. Эта женщина стала для него противной. Он подозревал, что Татьяна Власьевна взяла к себе в любовники Корсакова, недавно произведённого в пристава. Ему она назначала свидания всё реже, хотя относилась так же ласково и шутливо, как и раньше. Но и от этих свиданий Лунёв, под разными предлогами, отказывался. Видя, что она не сердится на него за это, он ругал её про себя:

"Блудня... гадина..."

Она особенно гадка была ему, когда приходила в магазин проверять товар. Вертясь по лавочке, как волчок, она вскакивала на прилавок, доставала с верхних полок картонки, чихала от пыли, встряхивала головой и пилила Гаврика:

- Мальчик при магазине должен быть ловок и услужлив. Его не за то кормят хлебом, что он сидит целый день у двери и чистит себе пальцем в носу. А когда говорит хозяйка, он должен слушать внимательно и не смотреть букой...

Но у Гаврика был свой характер. Слушая щебетанье хозяйки, он пребывал в полном равнодушии. Разговаривал он с нею грубо, без признаков почтения к её сану хозяйки. А когда она уходила, он замечал хозяину:

- Ускакала пигалица...

- Так нельзя говорить про хозяйку, - внушал ему Илья, стараясь не улыбаться.

- Какая она хозяйка? - протестовал Гаврик. - Придёт, натрещит и ускачет... Хозяин - вы.

- И она... - слабо возражал Илья, любивший солидного и прямодушного мальчонку.

- А она - пигалица... - не уступал Гаврик.

- Вы не учите мальчика, - говорила Автономова Илье, - и вообще... я должна сказать, что за последнее время всё у нас идёт как-то... без увлечения, без любви к делу...

Лунёв молчал и, ненавидя её всей душой, думал:

"Хоть бы ты, анафема, ногу себе вывихнула, прыгая тут..."

Он получил письмо от дяди и узнал, что Терентий был не только в Киеве, но и у Сергия, чуть было не уехал в Соловки, попал на Валаам и скоро воротится домой.

"Вот ещё удовольствие, - с досадой подумал Илья. - Наверно, со мной захочет жить..."

Явились покупатели, а когда он занимался с ними, вошла сестра Гаврика. Устало, едва переводя дыхание, она поздоровалась с ним и спросила, кивая головой на дверь в комнату:

- Там - вода есть?

- Сейчас подам! - сказал Илья.

- Я сама...

Она прошла в комнату и осталась там до поры, пока Лунёв, отпустив покупателей, не вошёл к ней. Он застал её стоящей пред "Ступенями человеческой жизни". Повернув голову навстречу Илье, девушка указала глазами на картину и проговорила:

- Какая пошлость...

Лунёв почувствовал себя сконфуженным её замечанием и улыбнулся, чувствуя себя в чём-то виноватым, но, прежде чем он успел спросить у неё объяснения, она ушла...

Через несколько дней она брату принесла бельё и сделала ему выговор за то, что он слишком небрежно относится к одежде, - рвёт, пачкает.

- Ну-ну, - строптиво сказал Гаврик, - поехала. Меня хозяйка всегда кусает, да ты ещё будешь теперь!..

- Что он - очень шалит? - спросила гимназистка Илью.

- Не больше, сколько умеет... - любезно ответил Лунёв.

- Я - совсем смирный, - отрекомендовался мальчик.

- Язычок у него длинноват, - сказал Илья.

- Слышишь? - спросила Гаврика сестра, нахмурив брови.

- Ну и слышу, - сердито отозвался тот.