Трое

Илья молча начал втаскивать узлы, а Терентий отыскал глазами образ, осенил себя крестом и, поклонясь, сказал:

- Слава тебе, господи, - вот я и дома! Ну, здравствуй, Илья!

Обнимая дядю, Лунёв почувствовал, что тело горбуна стало крепким, сильным.

- Умыться бы мне, - говорил Терентий, оглядывая комнату. Хождение с котомкой за плечами как будто оттянуло его горб книзу.

- Как поживаешь? - спрашивал он племянника, бросая пригоршнями воду на своё лицо.

Илье было приятно видеть дядю таким обновлённым. Он хлопотал около стола, приготовляя чай, но отзывался на вопросы горбуна сдержанно, осторожно.

- Ты - как?

- Я? Хорошо! - Терентий закрыл глаза и с довольной улыбкой покачал головой. -Так-то ли хорошо я сходил, - лучше не надо! Живой водицы испил, словом сказать...

Он уселся за стол, намотал свою бородку на палец и, склонив голову набок, стал рассказывать:

- Был я у Афанасья Сидящего и у переяславльских чудотворцев, и у Митрофания Воронежского, и у Тихона Задонского... ездил на Валаам остров... множество земли исходил. Многиим угодникам молился, а сейчас был: у Петра Фавроньи в Муроме...

Должно быть, он испытывал большое удовольствие, перечисляя имена угодников и города, - лицо у него было сладкое, глаза смотрели гордо. Слова своей речи он произносил на тот певучий лад, которым умелые рассказчики сказывают сказки или жития святых.

- В пещерах святой лавры тишь стоит непоколебимая, тьма в них страховитая, а во тьме детскими глазыньками лампадочки блещут, и святым миром пахнет...

Вдруг хлынул дождь, за окном раздался вой, визг, железо крыш гудело, вода, стекая с них, всхлипывала, и в воздухе как бы дрожала сеть толстых нитей стали.

- Та-ак, - медленно протянул Илья. - Ну, что же - облегчился?

Терентий замолчал на минуту, потом, наклоняясь к Илье, пониженным голосом сказал ему:

- Примером скажу: как сапог ногу, жал мне сердце грех этот, невольный мой... Невольный, - потому, не послушал бы я в ту пору Петра, он бы меня швырь вон! Вышвырнул бы... Верно?

- Верно! - согласился Илья.

- Ну вот!.. А как я пошёл... эдакая лёгкость на душе явилась... Иду и говорю: "Господи, видишь? Иду ко угодникам твоим..."

- Значит - рассчитался? - спросил Лунёв с улыбкой.

- Как он примет мою молитву - не ведаю! - сказал горбун, подняв глаза кверху.

- Да совесть-то как? Спокойна?

Терентий подумал, как бы прислушиваясь к чему-то, и сказал:

- Молчит...

Илья встал, подошёл к окну. Широкие ручьи мутной воды бежали около тротуара; на мостовой, среди камней, стояли маленькие лужи; дождь сыпался на них, они вздрагивали: казалось, что вся мостовая дрожит. Дом против магазина Ильи нахмурился, весь мокрый, стёкла в окнах его потускнели, и цветов за ними не было видно. На улице было пусто и тихо, - только дождь шумел и журчали ручьи. Одинокий голубь прятался под карнизом, усевшись на наличнике окна, и отовсюду с улицы веяло сырой, тяжёлой скукой.

"Осень начинается", - мелькнуло в голове Лунёва.

- Чем иным оправдаться можно, как не молитвой? - говорил Терентий, развязывая свой мешок.

- Просто очень, - хмуро заметил Илья, не оборачиваясь к дяде. Согрешил, помолился - чист! Валяй опять - греши...

- За-ачем? Живи строго...

- Чего ради?

- А - совесть чистая?

- А что в ней толку?

- Н-ну-у... - неодобрительно протянул Терентий. - Как ты это говоришь...

- Так и говорю, - настойчиво и твёрдо продолжал Илья, стоя спиной к дяде.

- Грех!

- Ну и грех...

- Наказан будешь!

- Нет...

Теперь он отвернулся от окна и смотрел в лицо Терентия. Горбун, чмокая губами, долго искал слова, чтобы возразить, и, найдя его, внушительно выговорил:

- Будешь!.. Вот я - согрешил и был наказан...

- Чем это? - угрюмо спросил Илья.

- Страхом! Жил и всё боялся - вдруг узнают?

- А я вот согрешил, а не боюсь, - объявил Илья, усмехаясь.

- Дуришь ты, - сказал Терентий строгим голосом.

- Не боюсь! Жить мне трудно однако...

- А-а! - воскликнул Терентий с торжеством. - Вот и наказание!

- За что? - крикнул Илья почти с бешенством. Челюсть у него тряслась. Терентий смотрел на него испуганно, помахивая в воздухе какой-то верёвочкой.

- Не кричи, не кричи! - говорил он вполголоса.

Но Илья кричал. Давно уже он не говорил с людьми и теперь выбрасывал из души всё, что накопилось в ней за эти дни одиночества.

- Не только грабь, - убивай! - ничего не будет! Некому наказывать... Наказывают неумеющих, а кто умеет - тот всё может делать, всё!

Вдруг за дверью что-то грохнуло, покатилось, затрещало и остановилось где-то близко, у самой двери. Они оба, вздрогнув, замолчали.

- Что это? - тихо и пугливо сказал горбун.

Илья подошёл к двери, отворил её и выглянул на двор. В комнату влетел тихий свист, хрип, шёпот, вихрь звуков.

- Ящики развалились, - сказал Лунёв, затворяя дверь и снова проходя к окну.

Терентий присел на пол разбирать свои мешки, говоря:

- Нет, ты подумай! Ты такие слова кричишь, ой-ой, брат! Безбожием бога не прогневаешь, но себя погубишь... Слова - мудрые, - я дорогой слыхал их от одного человека... Сколько мудрости слышал я!