Трое

Быстро причёсываю волосы, забираю их в высокий хвост и подкрашиваю ресницы. Выпрямившись, оцениваю свое отражение в зеркале и, слегка приподняв уголки губ вверх, заправляю выбившуюся бретельку бюстгальтера под ткань топа. Вряд ли моё лицо можно назвать эталоном золотого сечения, но я всё равно его очень люблю. Уже собираюсь выйти, но в этот момент дверь неожиданно открывается, и в неё, словно в замедленной съемке, заходит Руслан. Судя по всколоченным тёмным волосам, он только что встал, и сейчас я впервые вижу его без футболки. У него смуглая кожа – не знаю, от природы или это клеймо солнечных курортов, – широкие плечи, немного волос на груди, на плече – чёрная татуировка, по виду напоминающая кельтский узор. Сглотнув, я машинально стискиваю фарфоровый край раковины. Нет ни сил, ни возможности повернуться: тело будто окаменело, отказываясь мне подчиняться. Словно парализованная, я наблюдаю в зеркальном отражении, как он приближается ко мне. Мне нужно повернуться. Поздороваться, обойти его и покинуть ванную, если уж он не считает нужным этого сделать. Но вместо этого я продолжаю разглядывать наше отражение: свои расширенные глаза, часто вздымающуюся грудь и Руслана, стоящего позади меня так близко, что я могу чувствовать тепло его кожи. Его запах, он чужой, как и всё остальное в нём: его энергетика, которая меня подавляет, заставляет нервничать и теряться, чёрные глаза, которые смотрят не мигая, пока исследуют моё лицо, шею и бесстыдно спускаются к груди. Он словно говорит, что обо всём помнит, и хочет убедиться, что я тоже помню о произошедшем этой ночью.

«Выйди», – я шевелю губами, но из них не выходит ни звука. Тело походит на натянутую тетиву, я отчаянно боюсь, что Руслан захочет меня коснуться, и тогда я сорвусь. Закричу на него, ударю. Или же не смогу сделать ни того, ни другого и просто выбегу. Сейчас я готова признаться себе, что боюсь его. Но он не касается. В течение секунды разглядывает моё напряжённое лицо в отражении, отступает назад и выходит.

С раздавшимся хлопком двери я резко оборачиваюсь, словно его отсутствие, наконец, дало мне такую возможность, и впиваюсь глазами в замок. Мне следовало его закрыть. Я и сейчас отчаянно желаю его запереть и не выходить до тех пор, пока не получу уверенность, что Руслан ушёл. Это, разумеется, глупо, а мне нужно взять себя в руки и успокоиться. Мне двадцать один, в конце концов, а не двенадцать, чтобы играть в прятки. Может быть, именно этого он и добивается? Подавить меня морально, чтобы победить?

Моя ладонь подрагивает, когда я кладу её на хромированную ручку и осторожно открываю дверь, попутно напоминая себе, что это я – та, кто здесь живет, а Руслан – всего лишь гость. Сейчас я пойду на кухню и выпью свой кофе, даже если он будет разглядывать меня, сидя напротив. Я внушаю себе это весь путь по коридору, таким образом успокаивая взбунтовавшееся сердце и готовя себя к тому, чтобы вновь встретиться лицом к лицу с Русланом. Останавливаюсь, не дойдя до кухни каких-то пару метров, и прикрываю глаза в облегчении, потому что в этот момент слышу стук распахнувшейся двери в прихожей. Мирон вернулся с тренировки.

3

Руслан уходит, не выпив кофе, мы с Мироном завтракаем вдвоём, после чего он отвозит меня на учёбу. Прощание на университетской парковке – наш своеобразный ритуал: Мирон помогает мне выйти из машины, приветствует своих знакомых, которые всегда оказываются поблизости, целует меня и лишь после этого уезжает. Меня всегда удивляло, как много моих сокурсников его знают, при том что Мирон закончил МГИМО три года назад. Я долго не могла привыкнуть к тому, что незнакомые парни и девушки ни с того ни с сего завязывают со мной беседу, в конце которой всегда просят передать Мирону привет.

– Приезжаешь как по расписанию, Тати, – Алина Велес, дочь крупного столичного банкира, покидает водительское сиденье своего БМВ, эффектно опуская на асфальт стройные ноги в замшевых шпильках. – Доброе утро.

Я не обманываюсь насчёт нашей дружбы и её расположения: Алина мила со мной лишь потому, что я с встречаюсь с Мироном. Слишком часто я ловила на себе её взгляд, полный оценивающего превосходства, когда она полагала, что я не вижу. Пожалуй, это единственный минус в картине моего личного счастья: мне приходится мириться с тем, что в глазах топовой московской тусовки я никогда не буду достаточно хороша. Дворянство и рабочий класс в двадцать первом веке – понятия отнюдь не фантазийные. Я бы могла с лёгкостью игнорировать одну Алину и её насквозь фальшивую дружбу, но проблема заключается в том, что таких, как она, в моём окружении сейчас слишком много: тех, кто, улыбаясь в лицо, мысленно готовит ногу, чтобы пнуть, когда я, наконец, оступлюсь. Одной против них всех мне не выстоять, а потому я принимаю игру.

– С Мироном по-другому не получается, – отвечаю я с деланой лёгкостью и целую подставленную Алиной щёку. – У него всё чётко по расписанию.

– Он бы мог купить тебе машину и избежать ежедневной потребности пожимать руки людям, которых впервые видит.