Трое

За такими мыслями меня застает звонок мамы. В последнее время мы разговариваем не чаще двух раз месяц, и сейчас я вдруг отчетливо осознаю, как мне не хватало услышать голос близкого человека, который любит и принимает меня без всякий условностей.

— Как ты, Татиш? К сессии наверное вовсю готовишься? Как у тебя с Мироном? Не ссоритесь?

Я отвечаю, как и всегда, что у нас с ним все хорошо. Знаю, что мама очень болеет за наши отношения, хотя Мирона они видела лишь однажды, когда родители приезжали к дальней родственнице на день рождения.

— Я завтра в Москву выезжаю на поезде. Одна, без папы. Тетя Галя давно к себе зовет, а у меня как раз отпуск. Ты увидеться-то со мной сможешь, или у вас с Мироном планы?

— Конечно смогу, мам. Поезд у тебя во сколько? Мы… или я тебя встретим. Мирон в последнее время много работает.

Мама называет мне время прибытия, расспрашивает об учебе, после чего прощается. Жизнь вдали от семьи я всегда переносила достаточно легко, но сейчас как никогда буду рада видеть родное лицо.

**********

— Завтра ты снова пропадешь на весь день? — я обнимаю Мирона сзади и смотрю в отражение на то, как он бреется.

— Нет, малыш. Завтра все шлю на хер и беру выходной. Сам заебался. Куда хочешь пойти? В кино, за тряпками? Можем к Марику в Одинцово, кстати, поехать. Он звал.

Я касаюсь губами его лопатки и, поднявшись на цыпочки, кладу подбородок ему на плечо.

— У меня мама завтра в девять сорок на поезде приезжает. Она к подруге на пару дней погостить и хочет с нами увидеться. Сможем ее встретить?

— Давай встретим, — произносит Мирон, откладывая бритву. — И выбери тогда фильм какой-нибудь не сильно сопливый. За город и правда неохота.

Развернувшись, он быстро целует меня в висок и выходит из ванной, оставляя меня стоять в одиночестве. Через несколько секунд из-за двери доносится шум разговора — Мирону в очередной раз позвонили.

**************

— Привет, мам! — с улыбкой заключаю маму в объятия. От нее пахнет нашей самарской квартирой и незнакомой туалетной водой — явно недорогой, а оттого навязчиво-приторной.

Мама крепко обнимает меня в ответ, быстро и часто гладит по спине, и я невольно жмурюсь.

— Здравствуйте… То есть, здравствуй, Мирон, — с заметным волнением в голосе произносит мама, глядя на него.

Мирон сдержанно здоровается и забирает у нее сумки. В его руках дешевый материал с цветочным принтом, выглядит инородным. Я сжимаю мамину руку, чтобы подбодрить и тяну ее вслед за удаляющейся спиной. Этим утром мы с Мироном договорились, что втроем посидим в ресторане, а после отвезем маму в Химки.

— Здравствуйте, Мирон Дмитриевич, — вежливо улыбается администратор «Сангрии», после чего провожает нас в зал.

Мама заметно нервничает, несколько раз одергивает чересчур нарядную для утра блузку, часто оглядывается по сторонам. Мне становится неловко. Хочется встряхнуть ее за плечи и сказать, чтобы расслабилась, но я мгновенно укоряю себя за подобные мысли. Маме сорок девять, полжизни она проработала на заводе, и сейчас попала в совершенно другой мир. На смену неловкости вновь приходит это щемящее чувство — нежность с привкусом горечи. Отчего-то мне становится жаль маму, хотя для этого нет совершенно никакого повода.

Я и Мирон по очереди делаем заказ, а мама мешкает: чересчур сосредоточенно изучает меню, водит пальцем по страницами, беззвучно зачитывая названия.

— Вот этот суп вкусный, мам, — я наклоняюсь к ней, чтобы помочь. — Или ты не хочешь суп? Салат закажи и горячее. Рыбу? Мясо?

Мама мотает головой, смущается еще больше, и, наконец, заказывает цезарь и черный чай. Я бегло смотрю на Мирона: он задумчиво разглядывает телефон и, кажется, не замечает происходящего.

— И еще тунца на гриле, пожалуйста, — трогаю за руку официанта, который развернулся, чтобы уйти. — Это для моей мамы.

— А у папы как дела? Ты говорила, у него со спиной были проблемы.

— Да, ерунда, — мама морщится словно ей неудобно и косится на Мирона, который в этот момент сосредоточенно отрезает кусок мяса. — Пройдет.

— У Мирона тоже как-то после тренировки болела целую неделю, — я трогаю его колено под столом, желая включить в беседу. — Я ему укол делала. Малыш, ты не помнишь, какой?

Мирон отрицательно мотает головой и тянется к бутылке с водой

— Нет. Надо дома в назначениях посмотреть.

— И сильно болела? — с преувеличенным волнением спрашивает мама, опустив вилку. В эту же секунду звонит его телефон, он предупредительно поднимает палец и, поднеся трубку к уху, выходит из-за стола.

— Нет, мам. Болела не сильно, — говорю я, провожая глазами удаляющую спину. Спохватившись, быстро ставлю на колени сумку и делаю то, на что мне, предположительно, потребовался бы подходящий момент: достаю свернутую пачку денег из внутреннего кармана.

— Мам, это тебе, — запихиваю сверток ей в руку. — Купи себе что-нибудь. И папе, ладно?