Трое и Дана

-- Олег... Это Иваш и Забава. Они жили очень давно. Ты говоришь, что первый человек на свете -- Пуруша, а кощунники поют, что первого выстругали из ивы, потому и назвали Ивашом. Когда был маленьким, звали еще Ивасиком, Ивасиком-Телесиком... А когда появилась Забава, они полюбились как никто на свете...

-- Ну-ну. Подбери слюни и рассказывай!

-- Потом пришла беда. Уж не упомню, но ему надо было умереть. Забава так горевала, что предложила отдать свою жизнь, только бы Иваш жил. Боги что, им принесли жертвы, они согласились. Но Иваш уперся: гордость не позволила, да и любил Забаву больше жизни. Но Забава так плакала и убивалась, кидалась в погребальный костер, что Среча и Несреча впервые согласились, как поступить. Словом, теперь Иваш и Забава вместе проводят день в подземном мире...

-- Ничего себе "пожалели"!

-- ...а другой день уже наверху.

Олег подумал, покачал головой.

-- Ну, это другое дело. Только все равно... я что-то не слышал о них. Так что, почитай, народ о них уже забыл. Я больше народ, чем ты.

-- Почему?

-- Я поумнее.

-- А народ как раз из таких, как я.

-- Да и почто от них никто не знает, каков мир здесь? А то были бы совсем другие россказни о трех подземных царствах!

Таргитай тяжело брел через снег, запыхивался. На волхва оглянулся победно.

-- Боги тоже не лаптями по ушам битые! Второй день Иваш и Забава проводят в вирии!

К его удивлению, Олег сказал после долгого молчания:

-- День в солнечном вирии, среди богов и небожителей, а потом сразу сюда, под черное солнце? Это еще хуже. Мне сдается, Среча и Несреча решили позабавиться. Или побились об заклад, насколько хватит их любви. Для того и наградили... или наказали обоих бессмертием. Одно дело помучиться короткую жизнь, все равно, мол, скоро все оборвется, другое -- терпеть вечно. Каждый рано или поздно выкажет свое нутро. Настоящее!

Таргитай ускорил шаг. Даже прямая спина выражала несогласие с трезвомыслящим волхвом. Любовь -- вечная, даже говорить иное как-то очень нехорошо.

Стены ущелья сузились настолько, что если бы и хотели обойти одинокую избушку, не сумели бы. Но оба уже падали на каждом шагу. Олег все чаще полз, Таргитай оказался крепче, тут же подхватывал, дурак мягкосердечный, падал сам.

Ветер зло и безостановочно дул в лицо. Оба закрывались руками от мелких как иглы кристалликов льда. Волосы обледенели, сосульки свисали на плечи, уже не таяли. Наконец Таргитай словно бы сломался. Падал в снег на каждом шагу, ползти отказывался, застывшее лицо не двигалось. Олег с ужасом думал, не умер ли уже Таргитай.

-- Не спи, замерзнешь, -- просипел он уже в десятый раз. Толчками разбудил дударя, тот уже начинал сворачиваться калачиком, сам кое-как поднялся. -- Если доползем до той хатки...

-- Там... мертвяки...

-- Мы тоже... почти.

Задубевший, ничего не видя, потому что слезы замерзали на обледенелых лицах, Олег где полз, где кое-как передвигал ноги. В голове оставалась только одна мысль: не выпустить из стиснутых пальцев нечто мохнатое, грубое.

И только эта мысль не давала уйти в забытье самому.

Олег не помнил и никогда бы не смог вспомнить, сколько прошло времени до того, как что-то ударило в лицо. Он упал, ощутив лишь толчок, не удар: вместо лица теперь был мерзлый камень. Рядом рухнуло нечто, похожее скорее на замороженное бревно, чем на человека

Сладостное тепло пошло изнутри, обволокло всего. Он провалился в сладостный сон.

Было так больно, что Таргитай заплакал, еще не раскрывая глаз. Все тело сотрясали корчи. Ему было зябко, холодно, он чувствовал себя так, будто голого окунули в прорубь и выставили потом на ледяном ветру.

Издали донесся медленный раскатистый голос:

-- Дрожи, дрожи... Сильнее дрожи! Вытрясай из себя холод...

Он сумел, открыть глаза, чтобы увидеть мучителя. Над ним плавало огромное лицо, перекашивалось. Таргитай стряхнул деревянной рукой слезы, с трудом узнал Олега. Лицо волхва распухло как покусанное пчелами, обвисло, пошло багрово-темными пятнами. Как здешнее небо, подумал Таргитай вяло.

-- Где мы? -- прошептал Таргитай.

-- Совсем уши отсидел, -- просипел Олег. -- Забыл?

Таргитаю не чудилось, волхва в самом деле шатало. Таргитая затрясло сильнее. На нем был ворох шкур, в поле зрения появилась рука в трупных пятнах. В худых пальцах мертвеца трясся узкий ковш. Таргитай отшатнулся. Олег рыкнул, и Таргитай со страхом сообразил, что и рука принадлежала Олегу. Тот держался за ложе, руки, как и лицо, были в таких же нехороших пятнах. Такие Таргитай уже видел: в их лесной веси обмораживались нередко.

Он кое-как взял ковш. Олег не отпускал, и хорошо сделал, деревянные пальцы не слушались, ковш выскальзывал, как рыба.

Горло обожгло. Он поперхнулся, огненный валун прокатился по горлу, вломился в желудок. Таргитай взвыл, вскочил как ошпаренный. Сильные руки удержали так уверенно, что решил было, что Мрак отыскал и спас, но, оборотившись, увидел хмурое лицо волхва.

-- Хватит, -- голос был сиплый, битый морозом. -- Не лакай, аки пес голодный. Сгоришь.

-- Лучше сгореть... чем утопнуть...