Трое и весна

Я взглянул. Небольшая, пожелтевшая от времени фотография. Человек десять стоят в «мёртвой позе», положив руки на рули велосипедов. Четырёх ещё кое-как видно, а другие расплылись в жёлтом тумане. Среди тех «затуманенных» я лишь по маленькому росту распознал своего дядьку.

Ничего особенного. Фотография как фотография. Однако чтоб не обижать дядьку, я произнёс восторженно:

— Интересно!

— Да, интересно, — подхватил дядька, — Интересно тогда было… Спасибо тебе, спасибо… Хоть то уже и не велосипед, а память будет.

У меня радость так и покатилась из груди, вот-вот совсем исчезнет.

— Дядьку… — залепетал я. — Я ж так хотел… чтоб свой… не кланяться Витьке…

Дядька внимательно посмотрел на меня.

— Да, — спохватился, — что я говорю? Зачем он мне? Бери… Только мороки с ним будет!

— Спасибо, ой, спасибо! — шёпотом, чтобы не разбудить тётку, выкрикнул я.

И придвинулся к столу, другими глазами взглянул на пожелтевшую фотографию.

— Дядьку, а когда это?

— Это, — подсел ближе дядька, — в сороковом, когда я учился в техникуме. Был у нас тогда велопробег Вороньки — Прилуки. Сто пятьдесят километров. Повязались через грудь красными широкими лентами с лозунгами и двинули. Дорогой помогали колхозникам косить сено, читали лекции… Эх, и до сих пор слышу запах того сена… Лежим, сморённые дорогой и косовицей, а сон не идёт. Запахи отовсюду, звезды в небе, как горох, рассыпались, где-то гудит-рокочет трактор… Лениво перебрасываемся словами. А когда откашляется Ваня Стражников, затихаем. И он начинает: «По-над лугом зелёненьким, по-над лугом зелёненьким брала вдова лен молоденький…» Мы все разом как грянем: «Брала вдова лен молоденький…»

Я онемел, большими глазами смотрел и не узнавал своего дядьку. Неужели это он рассказывает — неразговорчивый завфермой, которого все за глаза и в глаза зовут Молчуном?.. Неужели он когда-то носился на велосипеде, пел песни?..

— Грянем, аж сено дрогнет, — говорил каким-то отмякшим голосом дядька, глядя на фотографию и, наверное, не видя её, — потом другую заведём — веселее, звонче… И так до утра, пока небо не побелеет…

— До каких пор вы там будете сидеть, полуночники? — донеслось из спальни; дядька вскинулся и поник. Морщинки, что немного было разгладились, снова тяжёлыми волнами наплыли на его лицо.

— Сейчас, сейчас кончаем! — поспешно произнёс он туда, в спальню, а мне: — Забирай! И ещё, — осторожно покопался в сундучке, — на вот ключ. И этот возьми, пригодится… Ох и работы же там…

Велосипед я нёс на плечах: колеса были «босые» — резина за такой длительный срок истлела. И спрятать его пришлось в густой кукурузе, поскольку двери хаты были заперты, а мне самому был один путь — через окно.

Только я коснулся головой подушки, как передо мной побежала серая лента дороги, замелькали деревья по сторонам, пахнуло в лицо свежим ветром. А это что вздымается, трепещет на груди? Нагнул голову, глянул. Да это же широкая красная лента! А на ней — глазам своим не верю! — «Чемпион Калининского района…». Пока я осматривался, что-то тёмное появилось рядом со мной и начало меня обгонять. Я зыркнул на него уголком глаза и вспыхнул — меня, чемпиона, обгоняет Витька! И если бы сам, а то на раме примостилась Галька и хохочет злорадно, показывая все свои зубы… Я просто упал на руль, что есть мочи даванул на педали… Аж цепь зарычала рассвирепевшей собакой. Вскоре исчез позади и распаренный от непосильного соревнования Витька, и зубоскалка Галька… Осталось только серое полотно дороги да упругий встречный ветер…

По той дороге я и катил до самого утра, пока мать не остановила, не совсем вежливо дёрнув меня за рукав.

Первые тревоги и радости

— Не рано ли тебе, хлопче, гулять с девчатами? — сразу же накинулась на меня мать.

Я честно, открыто глянул ей в глаза, а в них не столько гнева, сколько насмешливости. Так и не стал ничего объяснять. С матерью не разговоришься, когда у неё в глазах вот такие насмешливые огоньки. Поэтому буркнул:

— У дядьки Сергея задержался.

И выбежал из хаты.

Раздвинул густой веер кукурузы и обомлел.

Нет, мою находку никто не тронул, она лежала на том же месте, где я вчера положил её. Но какой она была!..

На блестящие когда-то ободки, руль села ржавчина. Краска почти везде облупилась. Спицы лишь кое-где торчат, и поэтому колеса выгнулись, как перепечённые бублики…

Куда и девалось моё радостное волнение, с которым я мчался к тайнику. Грустно, беспокойно стало на душе. Я сел на землю, смяв ни в чем не повинный мышиный горошек, и старался не смотреть на эту… рухлядь. Правду говорил дядька… А ещё снилось: лечу, мелькают тополя, чемпион…

«Сколько ни сиди, ничего не высидишь… Разве что на одном месте мозоли натрёшь…» Я словно услышал насмешливый голос моей матери и неохотно встал.

«Может, что-нибудь да выйдет?.. А нет, отнесу Матвею Гребиножке, принимающему металлолом».

Последняя мысль меня вовсе не утешила. Вот так неожиданно найти велосипед и в металлолом… Так сразу?

Я поднял велосипед и понёс.

Не в металлолом, конечно. К водосточной трубе. Нашёл там отшлифованный водой кусок красного кирпича, принялся лениво тереть.