Трое из Коктебеля. Природоведческая повесть

– Саша, зачерпните котелком кусочек моря. Картошку и рыбу будем мыть морской водой. Пресную побережем. Тут раньше родничок симпатичный маленький жил – да умер, бедолага. Люди разорили, засыпали, иссушили, деревья вокруг него на костры вырубили. И ведь это не только здесь. Родники по Крыму сохнут повсеместно. Года два назад под хребтом Сюрю-Кая был приличный родник, а сейчас чуть заметная струйка сочится, да еще с перерывами. Говорят, «как потопаешь, так и полопаешь». Вот и мы «топали», да видно не в ту сторону, хозяйничали «не в ту степь». В результате и пожинаем теперь плоды своих безобразий или неумного усердия, и ведется это с давних пор. Возьмите лес: буки, тисы и древовидный можжевельник крымские помещики бессчетно за границу вывозили. Выпасаемые на крымских пастбищах отары овец уничтожали растения, разбивали поверхностный слой почвы. А до этого вся яйла, пастбище горное, от Фороса до Судака была покрыта высокими по пояс травами, яркими цветами, а сейчас там камни да полузасохшие пучки полыни и ковыля. В конце войны гитлеровцы вырубили заповедные сосновые и буковые леса вокруг Ялты, Гурзуфа и не какую-либо малость обнажили, а несколько тысяч гектаров. Вместе с лесом уничтожили стада зубров, оленей, косуль, муфлонов. После войны в результате неупорядоченных, никем не контролируемых рубок пострадали предгорные и южнобережные леса. Здесь вот от леса считанные куртины остались. Я их все облазил – и то и дело одного-двух деревьев не досчитаюсь. Каждый год здесь проходят тысячные полчища туристов, и все костры жгут. Нацело вырублен карагач, под туристскими топорами гибнут остатки терпентинного дерева, древовидного можжевельника, ягодного тиса.

– Говорят, что прошлым летом туристы оставили непотушенный костер и сожгли большой участок дубняка. Было такое?

– Сам бегал тушить, а виновников задержать не смог, полномочий не хватило. Тот участок, где Коктебель стоит, лет сто тому назад тоже был покрыт худо-бедно леском. В горах повсюду били родники с чистейшей холодной водой. Беда, – покачал головой Алексей Николаевич, – некому лес охранять. Есть в Крыму хозлесзаг, который должен беречь и восстанавливать лесной покров. Да, видно, штат мал, не доходят до всего руки. Сажают, правда, они много, пашут правильно – поперек склонов, но дело в том, что ухаживают за саженцами либо плохо, либо вовсе не ухаживают. Опять, надо полагать, дело в недостатке рабочих рук. Если так, то зачем много сажать, деньги зря вколачивать? Посади столько, сколько под силу сберечь, не гоняясь за выполнением планов. Да и планы тоже с умом составлять надо. А тут еще винсовхоз повадился сюда отары свои гонять, а уж овцы знают, как древесный самосев со свету сжить и оврагов понаделать, опыт богатый.

– А хотите знать, что думают французские поэты об истреблении лесов? – спросил я.

– Любопытно! Слушаю.

– Вот что:

                   Все меньше и меньше остается лесов.
                   Их истребляют,
                   Их убивают,
                   Их сортируют,
                   И в дело пускают.
                   Их превращают
                   В бумажную массу.
                   Из которой получают миллиарды газетных листов,
                   Настойчиво обращающих внимание публики
                   На крайнюю опасность истребления лесов.

Я закончил читать и выжидательно уставился на Алексея Николаевича.

– Вот за это спасибо! А какая великолепная концовка! А, Саша?

– И мне стихотворение очень понравилось, и вы, наверное, не поверите, запомнилось сразу же, как прочел.