В сторонке глухо бухнуло. Когда он обернулся, там разгибался Мрак. Лицо перекосилось, спина закостенела, слишком долго бегал в волчьей личине. Оборотень был худ, черные волосы, слипшиеся от пота, висели грязными сосульками. На заострившемся лице глаза прятались под выступившими, как навесы скал, надбровными дугами, Таргитаю они показались двумя зверьками в глубоких норах.
– И ты при деле? – сказал он сипло. – Ну и хорошо…
– Мрак, – прошептал Таргитай. – Что мы делаем?
– Ты чистишь коней, – ответил Мрак. – Олег высматривает врагов, а я в лесу целыми днями…
– Нет, я хотел спросить зачем?
– Как зачем? – не понял Мрак.
– Ну да. Ты ловишь зверей, Олег летает… Зачем?
– Не говори дурости, – прервал Мрак нетерпеливо. Он беспокойно оглянулся. – Мы наконец-то получили то, к чему шли.
– Что?
– То, что нам хочется, – объяснил Мрак. – Ты все еще не понимаешь, что это и есть счастье! Счастье служить таким красивым, мудрым и благородным женщинам. Счастье подчиняться им. Счастье делать для них все, что они пожелают… и даже больше, если я смогу такое придумать, чтобы их обрадовать еще больше.
– Мрак! – воскликнул Таргитай в страхе.
– Эх, не понимаешь, – сказал Мрак сожалеюще. – Служить – это счастье!.. Это… это самое главное. А служить этой царице, лучшей из всего, что создано Родом, – это вообще высшее, до чего мы смогли доползти!
– Мрак, что ты говоришь!
– Ты дурень, Таргитай, вот и не разумеешь. Как никогда не разумел ни умных речей, ни простых, ни даже дурацких. А раз не разумеешь, как не разумел, то просто поверь. И делай то же самое, что и мы.
– Но я не умею летать! – взмолился Таргитай. – И даже волком не могу…
Мрак двинул плечами:
– Навоз убирать можешь? Вот и чисти конюшню.
Глава 41
Да, он чистил конюшню, убирал перепрелое сено, соскребал грязь, а есть хотелось все сильнее, и наконец восхотелось так, что уже ни о чем больше не мог думать.
Он отдирал с пола присохшие каштаны, когда отворилась дверь, вошли женщины, веселые и смеющиеся. Молодые и красивые, пахнущие настолько здорово, что Таргитай сразу ощутил себя в весеннем лесу, когда цветут молодые яблоньки, у них запах особенно нежный и чистый. Их было четыре, одна сразу отправилась за своим жеребцом, красавцем гнедым с огненными глазами, а три ждали, рассматривали Таргитая. Он застыл, стоя на коленях и глядя на них снизу вверх.
Одна засмеялась:
– Смотрите, он так и стоит с открытым ртом!
– Засмотрелся…
А другая подошла к Таргитаю вплотную, сказала громко:
– Надо осчастливить раба!
– За его глупые глаза и раскрытый рот?
– Именно за раскрытый…
Таргитай смотрел во все глаза, а она, поставив ногу ему на плечо, быстро задрала платье. Он ахнул, горячая струя, зловонная и мощная, совсем не девичья, ударила ему в лицо. Женщины хохотали, четвертая тем временем вывела коня, подруги оставили Таргитая, пошли хлопать жеребца по крупу, дергали за гриву, так и ушли, хозяйка жеребца уже сидела в седле, а Таргитай провожал их остановившимися глазами.
С головы текло, волосы слиплись, от них мерзко пахло. Волчовка собралась сосульками, смердела. Даже в сапогах чавкало и хлюпало. От портков тоже смердело, как из гнилого болота.
Глотая слезы унижения и несправедливой обиды, он забрался в дальний угол, торопливо разделся и долго оттирал себя пучками душистого сена, оттирал одежду, а когда пришла ночь, прокрался к колодцу и так долго мылся ледяной водой, что весь покрылся пупырышками, Мрак бы не поверил, долго и старательно стирал и перестирывал, промыл несколько раз сапоги, как не делал и сам Мрак, а когда вернулся в конюшню, вычистил, набил в оба сапога на ночь пахучего сена, чтобы до утра вобрало вонь, а взамен пропитало лесными запахами. Есть хотелось так мучительно, что не то что заснуть, не мог веки смежить, перед глазами то вставал накрытый стол с яствами, то представлялся жирный гусь на вертеле, прямо над раскаленными углями.
Еще старый Боромир как-то говорил, что певец чем голоднее, тем лучше поет, а сытый и довольный – не только не певец, не воин и даже не волхв, но даже и человек только наполовину, а наполовину вовсе свинья лесная.
Он чувствовал, что впервые жить не хочется вовсе. Еще одна из женщин пришла за конем, и хотя все было хорошо, конь в порядке и сыт, она просто ни за что отхлестала по щекам, а когда вскочила на коня, еще щелкнула по спине плетью.
Таргитай долго смотрел вслед, губы дрожали, а в глазах стояли злые слезы. Вернувшись, выплакался, пожаловался коням, а потом тихонечко запел, остро жалея, что с ним нет его дудки.
Песня шла плохо, без дудки совсем не то, но все же душу как-то освободил, стало чуть легче. В дальней стене скрипнуло, обозначился квадрат темного неба с яркими звездами. На пороге стоял залитый светящимся ядом лунного света человек.
Таргитай поперхнулся, вскрикнул тихонько, еще не веря глазам:
– Олег!.. Олег?
Человек сделал ему знак подойти, Таргитай побежал, сшибая углы конских ясель. Разбуженные кони недовольно фыркали, всхрапывали, лягались спросонья, крепкое дерево глухо стонало под крепкими копытами.