Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)

Коляска въехала на понтонный мост, лошади пошли шагом. Никита откинулся на подушки и неторопливо, со вкусом принялся изучать знакомую панораму города.

А мрачный господин отошел от окна, опустил штору и со вздохом приступил к неприятному разговору:

- Господин Лядащев, я беру за горло врожденную деликатность, чтобы напомнить вам, что уже семь месяцев, семь! господин Лядащев, я не получаю от вас квартирной платы.

- Что? - Лядащев лежал в любимой позе - ноги поджаты, рука под щекой - и внимательно изучал рисунок отставшей от стены обойной ткани.

"Мог бы встать, - с неприязнью подумал Штос, - или хотя бы повернуться ко мне лицом".

- Но я готов простить вам половину долга, если вы согласитесь помочь мне. О, это не составит вам труда!

Лядащев повернулся на спину и сосредоточенно уставился в потолок.

- Речь идет о моем племяннике. Я буду краток. Он приехал пять лет назад из Вюртемберга. Я надеялся, что он станет моим компаньоном. Но он предпочел военную карьеру. Надо отдать должное, в этом он преуспел. Сейчас он поручик Измайловского полка. У него светлая голова и деликатное сердце, господин Лядащев. Но Россия сгубила его. Он стал пьяницей, как все русские. Он играет в карты. Он завел роман с весьма высокопоставленной дамой. Он стал необуздан и дик. Месяц назад его послали для усиления караула... - Штос сделал неопределенный жест рукой, подбирая нужное слово, - в застенки Тайной канцелярии. Он пробыл в карауле не более суток и попал под домашний арест, потому что напился и стал прямо в застенках выкрикивать разные непристойности, ругая излишнюю, как ему казалось, жестокость тюремщиков.

- Так это был ваш племянник? - Лядащев оторвал взгляд от потолка и покосился на Штоса.,.

- Да, да, - оживился тот, видя, что Лядащев проявюЦКекоторое любопытство. - Каким-то образом ему тогда удалось избежать наказания, но вчера он ввязался в драку на улице и теперь опять сидит под домашним арестом. Причем дрался он на стороне русских офицеров, они били какого-то курляндца. Я навел справки. Начальство собирается понизить его чином, а может быть, потребует его отставки. Ему припомнили давешние высказывания в застенках Тайной канцелярии.

- Что вы заладили про застенки? Других слов, что ли, нет?

- Я неправильно выражаюсь по-русски.

- Выражаетесь-то вы по-русски, но думаете по-немецки. Дальше...

- Два года назад я был бы рад этой отставке. Я взял бы его в дело. Сейчас это невозможно. Он умеет только пить и приговаривать при этом дурацкие пословицы. Я никогда не знал столько пословиц, немецких, я имею в виду, про вино. Немцы - трезвая нация!

- С чем я вас и поздравляю!

- Если он выйдет в отставку, то должен будет вернуться домой. Но родина его не примет. Зачем родине русский пьяница? Россия его споила, она должна и содержать его.

Лядащев поднялся на локте и сказал, чеканя каждую фразу:

- Во-первых, у России достаточно собственных дел, кроме заботы о спившихся немцах. Во-вторых, сидели бы вы дома в своем Вюртемберге. В-третьих, не вам бы. Штос, ругать Россию...

Штос испуганно попятился и сказал проникновенно, прижимая к груди толстые руки:

- Я готов простить вам весь долг, если Тайная канцелярия снимет с Густава свои обвинения. Мальчишка просто глуп, господин Лядащев. Так молод и так испорчен! Посудите сами, какое ему дело до русских дрязг, а? Я вижу, что утомил вас...

- Идите. Я подумаю, - сказал Лядащев холодно и строго, словно он был не должником, а прокурором по делу немца Штоса, квартиродателя.

Ушел. Слава Богу...

Лядащев лег поудобнее, закинул руки за голову, закрыл глаза. Так как все это было? Каждая деталь не просто важна - обязательна, иначе не восстановить в памяти всю картину целиком.

Итак... Слуга - морщинистые щеки, старый, засаленный паричок, загнутый, как клюв у попугая, нос. Что он говорил? Обычные лакейские слова: барыня весьма рады... сейчас выйдут... Ну все, и довольно про слугу. Теперь представим ее гостиную. Дядюшка писал, что она мотовка, бросает деньги на ветер. Какая чушь! Правда, ремонт бы этой гостиной не помешал. О чем ты, глупец? Вспоминай, расставь мебель по местам. Стол не на середине комнаты, а ближе к простенку, где иконы. На окнах были занавески сиреневые с желтым. Красивые занавески, правда, выцвели. И всюду полно подсвечников и канделябр! В этом доме не любят сидеть в темноте. Это очень хорошо! На поставце курильница - изящная штучка, сверху прорези для выхода благовоний. Это, конечно, замечательно - курильница, лучше бы, правда, это серебряное сооружение было бульоткой. Ну дальше, дальше... Дверь открывается. Она! "Посмотрите, господа, что за прелесть мне прислали из Дрездена... " Пальчик надавил на черепаховую крышку, и сразу хрустальный звон. Ногти у нее в белых крапинках, на указательном пальчике колечко, изумрудик, как листик...

- Василий Федорович!

- Кто опять?

- Это я, Саша Белов.

- Ну, что тебе, Саша Белов?

- Я пришел сказать, что счастье сопутствовало мне. Вчера я был на приеме у вице-канцлера Бестужева. Через неделю я гвардеец с чином.

- Я в тебе не ошибся...