Трое из океана

— Поступайте к нам в УНР-28. Право! Нам все профессии нужны: и каменщики, и сантехники, и электрики. Работа на воздухе, на высоте. Чудо! Хотите, я поговорю с прорабом?

Тамара даже ложку положила, будто готовясь немедленно бежать к прорабу хлопотать за Михайлу. Ее милое курносенькое лицо выражало такое участие в судьбе незнакомого человека, что у Михайлы внезапно подступили к глазам слезы. Как давно никто не говорил с ним так душевно!

— У меня еще квартиры нет, — пробормотал он первое, что пришло ему в голову.

— Пустяки, — убежденно пробасил Василий. — Семейный? Ах, холостой! Тогда какой разговор? Найдем в нашем же общежитии койку. А женишься — комнату дадут. Вот как нам с Томой.

Еще до того как встали из-за стола, Михайла уже знал некоторые подробности жизни молодоженов. Старик оказался бригадиром каменщиков. Он дал свой адрес, вызвался сам переговорить с прорабом, если Михайла надумает поступить к ним. На прощанье все пожали ему руку, пожелали успеха, уже как знакомому. На улице разошлись в разные стороны. Скрываясь в воротах стройки, Тамара обернулась, приветственно помахала косынкой. Поднял кепку и Василий.

Телефонный звонок

Полковник Лазарев, начальник одного из отделов Хабаровского краевого управления госбезопасности, признавал справедливость упреков жены.

— Когда это кончится, Ваня? — укоризненно спрашивала она, обводя рукой стены. От пола до потолка на длинных стеллажах во много рядов стояли книги. Большие фолианты и маленькие, карманного формата книжечки. Толстенные тома «Всемирной истории» и тощие поэтические сборники. Номера старинной «Северной пчелы» и новинки «Советского писателя». — Ведь жизни твоей не хватит, чтоб такую гору перечитать! Даже если б завтра на пенсию ушел, день и ночь читал бы!

Что можно было возразить на эти справедливые слова? Смешно надеяться прочитать три тысячи книг, когда тебе перевалило за пятый десяток.

И все же страсть оказывалась сильнее всяких доводов рассудка. Едва у Ивана Никитовича заводились в кармане свободные деньги, он спешил к букинистам.

Там его уже знали. Выносили стул, стремянку, и Иван Никитович надолго погружался в любимое занятие. Бережно снимая книгу с полки, он сдувал пыль с ее обреза, с корешка, не торопясь листал страницы. Если попадался загнутый уголок, неодобрительно хмурил брови, расправлял его, утюжа сгиб ногтем большого пальца. Даже запах книг — аромат бумаги и типографской краски — приятно волновал Лазарева.

Из этих походов он возвращался обычно с целой пачкой книг под мышкой, радуясь по-ребячьи, если удавалось приобрести старое издание Смирдина, Маркса, Суворина, особенно с экслибрисом какого-нибудь давнишнего собирателя книг, такого же завзятого библиофила, как и он сам.

Дома в своей библиотеке Иван Никитович священнодействовал. Вынимал каталог, заносил в него новые книги, каллиграфическим почерком надписывал ярлычки и наклеивал их на свои приобретения. Потом начинал размышлять, куда поместить новинки, чтоб были по соседству с авторами той же национальности, видны из-за переднего ряда книг, не слишком отличались по формату.

И долго еще вечерами Иван Никитович вынимал недавно купленные книги, с наслаждением ощупывал их, перелистывал, с лукавой усмешкой подтрунивая над женой:

— Видишь, Маша, Пушкин пишет графу Канкрину насчет своих денежных дел. Закладывает имение в Нижегородской губернии, чтоб рассчитаться с долгами. Сорок пять тысяч долгу, не шутка! А я всего-то на книги прошлый раз двадцать рублей извел, и то ты меня бранишь!

Но такие спокойные вечера в семье Лазарева выпадали не часто. Служба нередко вынуждала полковника проводить в управлении дни и ночи. Обиднее всего было то, что Иван Никитович не мог сказать жене даже того, что говорят все мужья, уходя из дома: на сколько времени он отлучается, какое дело ему предстоит.

Не суждено было Лазареву дочитать «Записки солдата» Брэдли и в этот поздний вечер. Тревожно залился телефонный звонок. Иван Никитович поднял трубку:

— Да. Кто? Сейчас буду.

Уже натянув на широкие плечи шинель, нахлобучив на гладко выбритую голову фуражку, Иван Никитович поцеловал жену в лоб, отвечая на невысказанный вопрос, ласково ободрил:

— Спи, Маша. Все будет хорошо.

В кабинете полковника

Большой стол под зеленым сукном с несколькими телефонами на нем, дюжина венских стульев, огромная, во всю стену географическая карта Дальнего Востока, закрытая шелковой шторой, да застекленный книжный шкаф составляли все убранство просторного кабинета.

Сцепив сильные пальцы за спиной, полковник грузно расхаживал по паркету, держа потухшую папиросу во рту. Из-за окна, смягченный двойными рамами, доносился неясный уличный шум.

У стола, следя взглядом за полковником, сидел майор с худощавым энергичным лицом, легкими, гладко зачесанными назад волосами.

— Что нам известно, Виктор Васильевич? — густым баритоном сказал полковник.

Майор Яковлев не отозвался. Он понимал, что полковник не нуждается в ответе, просто размышляет вслух.