Трое из Скотланд-Ярда

Артур и Брайан спали, а потому не моги услышать звук падения стула и помочь Пени. Только на утро, когда старший брат попытался войти к ней в комнату, они что-то заподозрили. Сестра не отвечала на стук и крики. Артур решил попасть к ней через окно. Тогда он и увидел её. Тело Пени висело на веревке, подвешенной к люстре, которую отец устанавливал на совесть, а потому вес девушки она выдерживала без особых проблем. Артур не мог дышать, всё внутри сжималось, через мгновение он завопил, истязая собственное горло. Из глаз ручьём потекли слёзы, руки бешено тряслись. За дверью Брайан пытался достучаться до Артура и вывести его из этого состояния. Голос сестры звучал в голове старшего из оставшихся детей Несбитов. Он прислушивался, успокаивался. Настоящий мужчина должен прятать эмоции от окружающих. Рукавом он вытер лицо, открыл дверь. Теперь Брайан должен пройти то же самое, что и брат. Волну несогласия, сопротивления, принятия и отчаяния. Но в случае с ним все эти этапы длились куда дольше.

— Кто это сделал? — захлёбываясь спросил Брайан.

— Она сама, — сухо ответил брат.

— Что? Почему?

— Когда-то мы поймём. А сейчас её нужно снять. Положим на кровать, а когда папа приедет, похороним.

— Почему ты так просто об этом говоришь? Почему тебе всё равно?

— Давай снимем её. Нет, иди к себе. Я всё сделаю сам.

Артур взял кухонный нож, вернулся в комнату сестры и запер дверь. Поставил опрокинутый стул и встал на него. Перерезал верёвку, его движения были ровными и уверенными, хладнокровными и беспощадными. Пени, как кукла, упала на пол. Артур так же холодно спустился к ней, освободил шею сестры от петли. Погладил синяки, оставленные верёвкой. Ком подступил к горлу, но мальчик сдержался. Он поднял её на руки, не чувствуя веса, и уложил на кровать, накрыв пуховым одеялом.

6.

18 апреля 1912 года. Госпиталь Беллвью, Нью-Йорк, США.

Я умер? Как здесь пусто. Ничего не видно. Если жизнь после смерти выглядит именно так, то дайте мне револьвер, я застрелюсь. Вот чёрт, не могу пошевелиться. Ладно, подожду. Кажется, перед самой кончиной я сказал, что мне нужно подумать. Значит буду думать.

Что же со мной не так? Я был глубоко убеждён, что моё дело правое. Но я сомневаюсь не в этом. Сомневаюсь в том, что сохранил рассудок. Когда я убивал в Уайтчепеле, мне казалось, что могу себя контролировать, могу жить без всего этого. Но случай в Форест Роу открыл мне глаза. Себя обманывать бессмысленно: я хотел убить мельника не для того, чтобы наказать, но для собственного наслаждения. Хотел увидеть дыру в его лысеющей голове, кровь, струящуюся сквозь неё. Я зависим от этого. Смерть стала частью моего существования, она всегда окружала меня.

Потрошитель тоже зависим, именно поэтому сошёл с ума. Убийства необходимы ему для поддержания психического здоровья. А может он обезумел, ещё когда только начал убивать? Возможно. Тогда и я утратил разум, убив букмекера. Плата за выполненную работу, общее благо требует…

На “Титанике” я снова чуть не убил. Жизнь Губерта была в моих руках, я жаждал забрать её. Эта власть опьяняет, мутит голову. Такой властью никто не должен обладать. Убийцы обязаны понести наказание. К слову об этом, понесёт ли кто-то наказание за смерти на “Титанике”? Директор, конструктор, капитан, да любой моряк повинны в катастрофе. Кровь на их руках.

Я и сейчас хочу убивать. Новая жизнь в самом деле существует, для меня ей стала Сара. Но старая жизнь активно влезает в новую. Не знаю, сколько смогу держаться, но буду пытаться ради девочки. Почему-то мне всё ещё кажется, что я жив. Чувствую, как дышу, чувствую лёгкие потоки прохладного воздуха на лице. Даже, кажется, что-то слышу.

— Зажим, сестра, будьте любезны. Благодарю. Протрите мой лоб, да вот так. Так, почему пациент дёргает пальцами? Вы давали ему морфий?

— Нет. Он был без сознания.

— Ну так тащите сюда морфий! Он так и умереть может.

— Ааа… — простонал Джонатан.

— Нет, молчите, пациент.

— Что случилось? — еле слышно спросил Келли. В его груди что-то омерзительно булькало.

— Ради всего святого, замолчите, — прошипел врач сквозь плотную маску. — В вас выстрелили. В упор. Вы были обязаны умереть, но де́ржитесь изо всех сил. Это уникальный случай, с таким мы ещё не работали. Пуля пробила грудину, задела трахею, но пока всё под контролем. Мы как раз собирались вытащить её. Думаю, жить будете, если, конечно, замолчите. Но сохраните ли голос — большой вопрос.

— Девочка? — болезненно спросил убийца.

— Закройте же рот. Она ждёт в коридоре. Попросила впустить её, когда мы закончим. Впустим, не волнуйтесь. Вы всё спросили?

Пациент кивнул.

— Отлично. Сестра, дайте ему морфий. И побольше.

7.

7 апреля 1885 года. Недалеко от Нортгемптона, Англия.

Артур молчаливо смотрел на своего отца, инспектора Скотланд-Ярда. Он сильно изменился с момента их последней встречи: лицо высохло, глаза побелели, а залысины стали ещё масштабнее. Иногда отец тяжело кашлял, прикрывая рот платком, а затем с кислой миной разглядывал ткань. Карета неспеша направлялась в сторону Лондона, кучер периодически насвистывал унылые мелодии.