– Я бы этому никогда не поверил, – вымолвил Гаррис, – а ты?
– Кажется, это единственная квадратная миля в Германии без ресторана, – отвечал я.
– И не странно ли, что мы – путешественники, иностранцы – открыли такое место! – сказал Джордж.
– Действительно, – заметил я, – это удачный случай: теперь мы можем удовлетворить возвышенное стремление кпрекрасному, не оскорбляя его искушением низменных инстинктов. Обратите внимание на освещение этих гор вдали – восхитительно, не правда ли?
– Кстати, – перебил меня Джордж, – не можешь ли ты сказать, какой отсюда кратчайший путь вниз?
Я посмотрел в путеводитель и отвечал:
– Дорога налево приводит в Зонненштейг. Между прочим, там рекомендуется «Золотой Орел»; ходьбы туда два часа. Дорога направо длиннее, но зато «представляете прекрасную точку обзора окружающей местности».
– По моему мнению, – заметил Гаррис, – красивая местность со всех точек обзора одинаково хороша? Вы не согласны с этим?
– Я лично, – отвечал Джордж, – иду налево. Мы последовали за ним.
Носпуститьсяскоро не удалось. В этих краях грозы собираются совершенно неожиданно, и раньше чем через четверть часа нам пришлось выбирать одно из двух: или искать убежища, или промокнуть до костей. Мы решились на первое и выбрали дерево, которое при обыкновенных обстоятельствах было бы вполне надежным убежищем. Но гроза в Шварцвальде – не совсем обыкновенное обстоятельство. Сначала мы утешали друг друга тем, что скоро нам нечего будет бояться промокнуть еще больше...
– При подобных условиях, – сказал Гаррис, – я был бы почти рад, если бы здесь оказался ресторан.
– Через пять минут я иду вниз, – объявил Джордж, – так как, промокнув, считаю излишним еще и голодать в придачу.
– Эти пустынные горные местности, – заметил я, – более привлекательны в хорошую погоду; а во время дождя, вособенностикогда человек достиг того возраста, в котором...
В эту секунду нас окликнули. В пятидесяти шагах вдруг появился откуда-то толстый господин под огромным зонтиком; он вопросительно смотрел на нас.
– Вы не войдете внутрь?
– Внутрь чего? – переспросил я, думая, что это один из техидиотов, которые стараются острить, когда нет ничего смешного.
– Внутрь ресторана, – отвечал толстый господин. Мы оставили наше убежище и подошли.
– Я звал вас из окна, – продолжал он, – но вы, вероятно, неслыхали. Гроза, может быть, не кончится раньше чем через час. Вы бы ужасно промокли! – Почтенный и любезный толстяк волновался за нас.
– С вашей стороны было очень любезно выйти, – отвечал я. – Мы не сумасшедшие и не стояли бы здесь целых полчаса, если бы знали, что в нескольких шагах есть ресторан. Мы не подозревали о его существовании.
– Я так и думал, – заметил почтенный господин, – потому и пошел за вами.
Оказалось, что все сидевшие в ресторане смотрели на нас из окон и удивлялись, зачем мы там стоим с самым несчастным видом. Они бы, пожалуй, любовались нами до вечера, если бы не любезность толстого господина.
Хозяин ресторана оправдывался тем, что принял нас за англичан: на континенте все искренно убеждены, что каждый англичанин – помешанный; это мнение так же укоренилось, как мнение наших крестьян о французах – они думают, что каждый француз питается лягушками. И такое убеждение поколебать очень трудно.
Ресторанчик был отличный, с хорошей едой и очень порядочным столовым вином. Мы просидели в нем часа два, высыхая, угощаясь и беседуя о красоте природы; и как раз перед тем, как собрались уходить, произошел маленький случай, доказавший, что зло производит в этом мире гораздо больше последствий, чем добро.
В столовую поспешно и взволнованно вошел новый посетитель. Вид у него был уставший, истощенный. Он нес в руке кирпич, с привязанной к нему веревкой. Войдя, он быстро прихлопнул за собой дверь, запер ее на задвижкуипрежде всего долго и пристально поглядел в окно. Потом вздохнул с облегчением, сел, положил подле себя на скамейку кирпич и спросил еды и питья.
Во всем этом было что-то таинственное. Казалось странным, зачем он запер дверь, что будет делать с кирпичом, почему так взволнованно смотрел в окно. Но измученный вид незнакомца удерживал от вопросов и желания вступить с ним в беседу.
Постепенно он успокоился, закусил, перестал ежеминутно вздыхать, вытянул на скамье ноги, закурил гадкую сигару и, видимо, отдыхал.
Тогда это и случилось. Все произошло слишком неожиданно, чтобы можно было заметить подробности. Я только помню, как через кухонную дверь вошла девушка с кастрюлей в руке, прошла комнату поперек и подошла к наружной, входной двери.В следующую секунду в комнате было полное столпотворение – метаморфоза вроде тех, какие изображаются в цирке; вместо плывущих облаков, тихой музыки, колышущихся цветов и летающих фей вдруг делается какой-то хаос: толпа мечется, полисмены прыгают и спотыкаются о ревущих бэби, франты борются с клоунами, мелькают колбасы, арлекины, ничто не стоит на месте ни секунды.