Фигуристка и хореограф переглянулись, хором пожали плечами, но что они могли сказать, что вылет со спортсменами, которые не оставались прогуливаться и дышать почти летом, не имеет смысла при дальнейшем перелете в сторону Дальнего Востока? Может, там и правда что-то неотложное? Может, даже в “Хрустальном”. Этери вот тоже улетела, хотя планировала остаться на день и ехать со всеми. Но главного тренера никто не контролировал. Уж ее-то планы и вовсе были непредсказуемы и часто диктовались требованиями извне.
Собственно дети и останавливали от того, чтобы начинать набираться в аэропорту вылета. А в Москве не останавливало ничего. И во время трехчасового ожидания Сергей Викторович бессмысленно и беспощадно пил коньяк. Просто чудо, что его вообще пустили на рейс. Видимо, впечатление он производил лучшее, чем чувствовал себя.
Вырубился еще на взлете. Усталость, общая разбитость и растерянность дали себя знать, все полтора часа с небольшим хвостиком, спал мертвым сном. И, кажется, не проснулся бы, если бы не весьма внушительная тряска за плечо и чуть ли не вкрикивание в ухо от бортпроводинка:
- Мужчина, проснитесь! Посадка!
И сил выйти хватило. И до места добрался не перепутав адрес, хотя ничегошеньки не соображал. И обвалился в объятия Ксении всем весом в невнятным:
- Прости, я что-то устал.
За окнами был очень поздний вечер. На диване спало и громко храпело тело мужчины, добиваясь которого, Ксюша презрела многие правила морали и даже некоторые божеские законы.
Слава богу, дочь не видела меру “усталости” обожаемого папочки. Оставалось надеяться лишь на то, что это все же разовая акция и вызвана она трудным сезоном, длительным перелетом и неожиданностью смены всего и вся. Надеяться, вообще, надо на лучшее, а не как обычно. Как обычно и само случится.
Женщина огляделась. Квартира была намного приятнее московской в почти те же деньги. Можно было бы снять поближе к центру, но и так хорошо: отличный район, обставленная, с хорошим ремонтом трешка. У Кати светлая спальня. У них тоже приятная комната будет. Если все, конечно, совсем пойдет наперекосяк, то всегда можно перебраться к родителям или отказать арендаторам, но есть надежда, что не придется. Семьей лучше. У них ведь теперь семья.
Снова бросила взгляд на спящего пьянчужку на диване. Не таким она себе представляла первый вечер совместной жизни. Это было даже не как всегда, это было хуже.
- Этери, я не согласен!- неожиданно совершенно трезво и внятно проговорил Дуд во сне, и снова захрапел.
Даже пьяный, даже спящий он был не здесь. И не с ней. Так тоже не представлялось. Стало тоскливо. И наутро тоска продлилась и усилилась.
Дудаков проснулся смурной, с больной головой, красными глазами и в поганом настроении. Увидев свой чемодан под порогом буркнул:
- Ты бы его разобрала, или мне придется?
Ушел умываться, вытащив щетку и бритвенные принадлежности. Потом бурчал по поводу отсутствия тапок и халата, оставшихся в Москве, в съемной квартире. Вроде и не к ней были претензии, а выходило, что все время именно Ксюша все делает не так. От завтрака отказался. И неудивительно: похмелье - штука противная. Поворчал, что нет нормального обезболивающего, хотя все было. Оттаял только рядом с дочерью.
Ребенок не бесил его ни своим голосом, в отличие от матери Кати, которая усугубляла головную боль, ни кручением вокруг папочки, ни тысячей историй. В конце концов отец подхватил девочку на руки и сказал:
- Пошли меня одевать и покупать все, что надо, чтобы я был красавчик!
И, слава богу, ушел из дома. Только тут несчастная Ксения поняла, что смогла расслабиться. Никогда, просто никогда до этого Сережа таким не был. Он же милый и добрый человек. Всегда готовый подстроиться под какие-то мелкие неудобства. Но, бог даст, это только первые дни. Обживется и успокоится. Ей нужно немного потерпеть. Ему тоже трудно.
Сереже было трудно, но вряд ли Ксюшино терпение упрощало эти трудности. Он и рад бы был стать собой: спокойным, терпеливым, легким человеком, но чем больше женщина старалась, тем больше он тосковал. Не та была женщина. И той не станет. Вот и все. Угнетало не только это, а еще и предательство. Иначе он свой поступок не называл. И другим не считал. Предал одного любимого человека ради другого. И он, конечно, попытается взять себя в руки, хотя бы, чтобы первое предательство не потянуло за собой второе. Кате не нужен такой папа. Папа должен быть бодрым, веселым и надежным. Он таким станет. Чуть позже. После Хабаровска. Пока у него похороны и поминки. Интересно, как Этери выбирается из того, что он с ней натворил?
Этери работала. Она просто не знала другого пути выживания. Всю свою жизнь эта женщина приходила лечить свои боли и страхи на лед. В любом состоянии ехала, шла, бежала к своему месту силы: белому овалу с замороженной водой. Лед объяснял ей правду.