Трое против Колдовского Мира. III-V

— Но ведь вы же знали! — сразу возразила она. — Знали, что я ушла на поиски средоточия колдовской силы и хочу научиться тому, что защитит нас от Тьмы. Здесь, Кемок, я постигаю мудрость, о которой Владычицы-колдуньи могли только мечтать. Теперь я понимаю, как мало они знают и могут. Они только заглядывают за дверь, но не решаются войти.

Странно, что мы испытывали перед ними такой благоговейный трепет.

— Знания знаниям рознь, ты сама это говорила, Каттея. Одни входят в человека и расцветают, другие недоступны ему, пока он не перестанет быть самим собой.

— Человек — да! — подхватила она. — Но я принадлежу к колдуньям Эсткарпа. То, что недоступно человеку, доступно нам. И когда я запасусь знаниями, за которыми пришла сюда, я вернусь, и вы скажете мне спасибо.

Третье будущее, показанное Лоскитой, — внезапно возникло в моем сознании; я увидел его так же явственно, как тогда в выемке с голубым песком. Я увидел скачущих всадников Тьмы и среди них — Каттею, метавшую огненные молнии в нас, ее родных братьев.

— Нет! — резко оборвала меня Каттея. — Это лживое предсказание — козни злых сил. Тебя обманули! И ты поверил, что я — ваша сестра — способна на это? Динзиль говорит…

Она помедлила, и я спросил:

— Так что же говорит Динзиль?

Ее слова обдали меня холодом, как это было в Долине:

— Тебе не нравился, что у меня есть настоящие друзья, ты хочешь держать меня при себе. Килан великодушнее, он понимает, что мы по-прежнему останемся едины, даже если пойдем дальше порознь. Но ты не можешь этого допустить, почему-то считаешь себя вправе все решать за меня.

— Это тебе сказал Динзиль?

Ничего другого я от него и не ждал. Но такой довод трудно было опровергнуть. Мои попытки освободить Каттею могли в ее глазах только подтвердить правоту Динзиля. Что я мог на это возразить?

— Ты невзлюбил Динзиля. У него много недругов, я знаю. И ты, и еще кое-кто в Долине, не доверяете ему. Но теперь он старается собрать непобедимую зилу. Неужели вы думаете, что с помощью меча и каких-то жалких заклинаний сможете противостоять Великим, которых растревожил бунт в Эскоре? Тут нужны силы могущественнее всех, известных людям.

— И Динзиль может собрать такие силы и управлять ими?

— Да! С моей помощью! — в этом была удесятеренная самоуверенность прежней Каттеи.

— Возвращайся, Кемок. Ты же любишь меня, я знаю, хотя эта любовь для меня как оковы. Ты пришел с любовью, и я хочу тебе добра. Динзиль позаботится, чтобы ты вернулся в тот мир, который тебе подходит. Скажи всем в Долине, что когда мы придем, с нами будут такие силы, что Тьма отступит еще до того, как мы нанесем первый удар.

Я закрыл от нее свой ум — от этой Каттеи — чудовища, которое показал мне Динзиль, — и, собрав всю свою волю, снова стал вспоминать ту Каттею, которую знал и любил, которая была частью меня самого…

— Кемок! — ее высокомерие как рукой сняло, это был крик страдания. — Кемок, что ты делаешь? Не надо, перестань! Ты снова налагаешь на меня свои оковы, их так трудно разорвать. А я должна беречь силы, чтобы выполнить свое предназначение.

Я продолжал вспоминать. Каттея, юная, чистая душой, веселая танцует на зеленом лугу, и на ее пение к ней с неба слетаются птицы. Смеющаяся Каттея, протянув руку, отламывает с карниза сосульку и подносит к губам, а вокруг заснеженный морозный сад, переливающийся бриллиантами под зимним солнцем. Каттея роняет сосульку и тихим свистом подзывает снегиря… Каттея ныряет в речную прохладу и плывет с нами наперегонки, но, увидев запутавшегося в тростнике детеныша выдры, останавливается, забыв обо всем, и заботливо вызволяет малыша из плена… Каттея сидит между нами при свете очага, слушая сказки Анхорты…

— Не надо! — мольба стала слабее и глуше. Я вспоминал и вспоминал, не отнимая лап от шарфа и меча — моих талисманов, на которые я только и мог рассчитывать во владениях Динзиля.

Каттея бежит с нами по золотому жнивью, вместе с поселянами мы вяжем снопы. Каттею, по старинному обычаю, выбирают встречать с праздничной чашей проезжающих. Она идет собирать дань и возвращается довольная удачей, смеющаяся — звенит наполненная чаша: мимо проехал целый отряд всадников, и каждый бросил монету.

Вот какую Каттею я вспоминал, но только не Каттею-колдунью, ведущую к нынешней, здешней Каттее, которую я не знал, которой боялся.

— Кемок… Кемок, где ты?

Сначала я подумал, что это голос Каттеи из моих воспоминаний — совсем юный, неуверенный, почти растерянный.

Я открыл глаза и огляделся. Где я? В каком-то «надежном месте», как сказал Динзиль. Но теперь я чувствовал себя увереннее. Хотя вряд ли у меня для этого были основания. Но в безнадежной ситуации человек способен на самое стойкое сопротивление и, случается, побеждает — просто потому, что уже нечего терять.

— Кемок… где же ты?

— Я здесь и скоро приду к тебе, — ответил я, хотя совсем не был в этом убежден.

Я с трудом поднялся во весь рост, сжимая рукоять меча.

— Каттея! — снова выслал я вперед летучее имя. Оно исчезло, достигнув каменной поверхности, и я подошел к стене.