Трое против Колдовского Мира. III-V

Несмотря на то, что я измучилась, я все же хорошо представляла себе, в каком направлении мне нужно идти, впрочем, идти — это мягко сказано: то, что проделывала я, нельзя было назвать ходьбой, я скользила, спотыкалась и падала, кое-как продвигаясь вперед.

Одно мгновение я была на волосок от гибели, но лед и снег, казавшиеся мне таким несчастьем и мучением, помешали и моему врагу. Айлия бросилась на меня с охотничьим ножом, но, потеряв равновесие, упала, успев только толкнуть меня в сугроб. Я барахталась, стараясь выбраться из него, чтобы отразить ее стремительный натиск, и мне вовремя удалось выбить нож из ее руки — он упал далеко, зарывшись в глубокий снег. Ни минуты не раздумывая, она набросилась на меня голыми руками, царапаясь и кусаясь, не помня себя от ярости и бешенства, и я защищалась как могла.

Я изо всех сил ударила ее, и она опрокинулась навзничь. Я тут же бросилась на нее, удерживая обеими руками, а она извивалась и корчилась на снегу, плевалась и скалила зубы, словно бешеный зверь.

Я призвала остатки своей воли и все познания, какие только имела, сконцентрировала всю силу, и вот она, уже успокоившись, лежала под моими руками, не сопротивляясь больше, не пытаясь вырваться, лишь в глазах полыхала яростная, неукротимая ненависть.

— Он мертв! — она бросила эти слова так, словно они были одновременно и обвинением, и клятвой. — Ты убила его!

Айфенг — неужели он так много значил для нее? Я была даже несколько удивлена. Наверное, в жизни я слишком полагалась на невысказанные вслух мысли и не научилась оценивать людей по каким-то другим признакам, как это умеют делать те, у кого нет никакого Дара в отличие от меня. Мне-то казалось, что Айлие нравится положение второй жены (а фактически первой, ведь состояние Аусу делало ее лишь формально главной в шатре Айфенга), больше, чем сам вождь, который дал ей это положение. Но по-видимому, я ошиблась, и гибель Айфенга стала для нее настоящим горем, заставившим выследить и поймать ту, на которой, по ее разумению, лежала такая же кровавая вина, как и на воине, что бросил топор и отнял жизнь у ее мужа.

Ненависть глуха ко всему, и если Айлия уже перешла некую критическую точку, когда ее можно было еще в чем-то убедить, я оказывалась в затруднительном положении: убить девушку я не могла, оставить здесь — тоже. О том, чтобы вернуться обратно в поселок, и думать нечего, но и пускаться в путь вместе с ней было бы в высшей степени неразумно.

— Я не убивала Айфенга, — произнесла я, стараясь придать словам как можно больше убедительности.

— Ты, — она плюнула. — Ютта была его защитницей, она все предсказывала правильно. Он думал, что ты такая же колдунья, как и она. Он надеялся, он верил тебе:

— Я никогда не говорила, что у меня такая же сила, как у Ютты, — возразила я. — И я не по своей воле осталась в племени, чтобы служить вам…

— Конечно! — прервала она. — Ты всегда хотела убежать от нас! И это ты позволила убийцам прийти, чтобы сбежать, пока их мечи пьют кровь… Ты — сила Тьмы…

Слова ее обжигали меня, словно острое лезвие меча, о котором она говорила. Я действительно прежде всего думала о том, как мне сбежать из племени, и может быть, этим я, хотя и невольно, сама того не желая, предала их? Разве я не спрашивала руны только про себя одну и, забыв все меры предосторожности, пренебрегала интересами вапсалов, тем самым подставив их под удар? Динзиль служил Тьме, а я слишком долго была с ним; неужели так сильно Тьма захватила меня, и Айлия права, посылая проклятия на мою голову! Неужели до сих пор во мне осталось это, словно следы затяжной болезни, и я ответственна за все беды, в которых эта девушка обвиняет меня?

Я страстно желала получить обратно свой Дар, я хотела вернуть его любой ценой, забывая, чем это может обернуться и что в подобных делах одно рано или поздно уравновешивается другим. Если Дар используется во зло, он сам становится злом, и это нарастает как снежный ком и наступает момент, когда ты не сможешь призвать добро, как ни захочешь этого, ибо все, что ты сделаешь, будет обезображено и изуродовано Тьмою. Неужели я искалечена настолько, что отныне, что бы я ни сделала, будут страдать другие?

Обладающий Силой должен сдерживаться, применяя ее, тем более, если колдовство для него так же естественно, как дыхание. Лишившись Дара, я превратилась в пустую оболочку, в безжизненную скорлупу, которая существует, ничего не чувствуя и не осязая, и, чтобы жить по-настоящему, мне нужно было стать собой, а добиться этого я могла, лишь вернувшись в свою среду, получив то, что было дано мне от рождения.