Трое шведских горных мужчин

— Мне потребовались десятилетия, чтобы обрести дом. Я думал, ты собираешься все испортить. Думал, ты причинишь боль Ривену и Илаю. — Он обхватывает мою щеку, голубые глаза встречаются с моими. — Мне очень жаль.

Я задумываюсь, затем надменно фыркаю.

— Ну что ж. Я тебя не прощаю.

Он смотрит вниз, опуская руку.

— Справедливо.

— Тебе придется загладить свою вину передо мной, — решаю я.

— Каким образом?

— Поцелуй меня.

Его глаза темнеют.

— Что?

— Поцелуй меня.

— Нет. — Его взгляд скользит к моему рту. — Я же говорил тебе. Я не целуюсь.

— Почему нет?

— В этом нет необходимости. Когда я трахаю девушку, это просто разрядка. Я не разворачиваю романтическое представление.

— Я знаю, что ты этого хочешь. Ривен рассказал мне. Он сказал, что ты первым заговорил о том, чтобы встречаться со мной.

Коул фыркает.

— Это не значит, что я хочу поцеловать тебя.

— В некотором роде именно это то и значит.

Он хмурится.

— Ты думаешь, раз я спас тебя от замерзания до смерти, я хочу поцеловать тебя? Это моя работа — помогать слабым существам, которые не могут справиться со снегом.

Я отказываюсь обижаться на его тон.

— Ты снова это делаешь. Отталкиваешь меня, потому что боишься. Я больше не попадусь на эту удочку. Ты можешь быть настолько сварливым, насколько захочешь. — Я придвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь к нему всем телом и кладу голову ему на плечо. — Хочешь услышать мои мысли почему ты не целуешься?

— Расскажи.

— Я думаю, ты боишься влюбиться в кого-то. Ты боишься романтики и любви. — Я протягиваю руку и провожу кончиком пальца по его скуле. — Проще заниматься безэмоциональным сексом, не так ли? Это просто бессмысленный трах. Но когда ты смотришь женщине в лицо и целуешь ее, ты открываешься ей. Ты обращаешься с ней так, словно она тебе небезразлична. А это значит, что она может причинить тебе боль.

— Очень проницательно, — выдавливает он.

Я прижимаюсь еще ближе.

— Но тебе больше не нужно бояться. Джоанна двинулась дальше. Пришло время и тебе это сделать.

Он ощетинивается.

— Я не хочу говорить о ней.

— Очень жаль.

— Прошу прощения?

Я пожимаю плечами.

— Я собираюсь поговорить о ней. И ты вроде как застрял со мной в данный момент, не так ли? Если только ты не предпочтешь броситься в сугроб, чтобы избежать столкновения со своим травмирующим прошлым.

— Я должен был позволить тебе умереть в том кустарнике, — бормочет он.

— Слишком поздно, — сладко говорю я.

— Я все еще могу вышвырнуть тебя обратно.

— Нет. Ты не можешь. Ты скорее навредишь себе, чем кому-то другому, и мы оба это знаем.

Я кладу руки ему на щеки, заставляя его посмотреть на меня.

— Я понимаю. Она причинила тебе боль. Ты потерял свою семью и всех, кого ты любил. Это не значит, что ты никогда больше никого не полюбишь. Единственный человек, который мешает тебе завести семью — это ты, Коул. Ты отталкиваешь всех, пытаешься отпугнуть людей, которые заботятся о тебе, изолируешь себя за чертовым Полярным кругом только для того, чтобы тебе никогда больше не пришлось смотреть в глаза женщине.

Его глаза вспыхивают. Он открывает рот. Я кладу на него свою руку.

— У тебя может быть ребенок. У тебя может быть жена и семья. И да, они могут причинить тебе боль. В конце концов мы теряем всех, кого любим. Но это не значит, что мы должны прекратить пытаться.

Он медленно качает головой.

— Ты ничего не знаешь.

— Я знаю тебя, — настаиваю я. — Ты не ненавидишь людей. В глубине души ты добрый и нежный. Так почему бы просто не уступить…

— Я не могу сделать это снова! — огрызается он, обрывая меня. — Ривен рассказал тебе, как он нашел меня после того, как я понял, что ребенок не мой? Я жил в квартире в стокгольмском районе красных фонарей, и из меня каждую ночь выбивали дерьмо ради развлечения.

Я моргаю.

— Что?

— Я участвовал в подпольных боях. Это единственное, что давало мне хоть какие-то чувства. Если бы я продолжал в том же духе, я бы умер. Я хотел умереть.

Гнев, смешанный с болью, разрывает меня на части. Я опускаю глаза на шрамы, покрывающие его грудь.

— Это от…

— Да. — На его челюсти дергается мышца. — Я не смогу пережить это снова. Я не смогу.

Мои ноздри раздуваются. Я смотрю ему прямо в лицо.

— Можешь, — рычу я, практически обнажая зубы. — Ради всего святого, ты борешься с лосями и волками и зарабатываешь на жизнь, преодолевая штормы, и ты думаешь, что недостаточно силен, чтобы тебе несколько раз разбили сердце? Если весь остальной мир может это сделать, то и ты сможешь. Ты самый сильный мужчина, которого я когда-либо встречала. — Я так близко к нему, что мои сиськи прижимаются к его груди. Его сердце колотится под мышцами, и я чувствую, как его член твердеет у моего живота. Его ледяные глаза пронзают мои, когда его рука скользит вниз к моему бедру, сжимая. Я отталкиваю его. — Нет. Я не собираюсь тебя трахать. Ты думаешь, я хочу спать с парнем, который слишком труслив, чтобы поцеловать меня в губы?

Его хватка на мне крепче.

— Я не трус, — говорит он, опасно низким голосом.