Трое спешат на войну. Пепе – маленький кубинец

— Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет, — поддержал я приятеля.

Вовка продолжал вертеть письмо в руках.

— Да ты читай! — сказал я.

Мы пошли в курительную комнату. Сели в уголке на скамейке.

— «Вова, здравствуй! — прочитал Вовка дрогнувшим голосом. — Может, ты меня уже забыл? — Вовка помолчал и поправил очки. — Наши встречи были такие короткие, и их было так мало.

Когда ты уехал, я вдруг подумала, что не увижу тебя больше. Мне стало казаться, что все это было не по правде. Сон какой-то. Явился ты во сне, ночь кончилась, и ты исчез.

Три недели я работала в госпитале и почти каждый день ходила на вокзал. Я пробивалась к подоконнику, на котором мы сидели. Трогала его рукой. Мы стояли здесь. Ты держал меня за руку и говорил: „Пусть в госпитале знают, что Нина не одинока. У нее есть друзья!“

Мне так хотелось написать тебе сразу, как ты уехал, но я чего-то боялась, А вдруг не сбудутся мои мечты… Я решила сначала устроиться на курсы медсестер и уж тогда послать письмо.

Теперь я в Омске. Мечта моя сбылась. Через несколько месяцев я буду медсестрой. Мне уже дали военное обмундирование и медицинские эмблемы на петлички. Теперь я самостоятельная. Тетке письмо написала и обо всем сообщила.

Вова, ты напиши мне письмо. Может, у тебя, конечно, времени нет, голова военной учебой занята. Но ты напиши хоть пять слов. Я знаю, что противно выпрашивать письма. Но я все время думаю о твоем письме и боюсь не получить его. Если ты мне не пришлешь письмо, значит, и я никогда тебе больше не напишу.

Мой адрес: город Омск, улица Ленина, школа медсестер. Ефремовой Нине.

До свидания».

Вовка кончил читать, и мы помолчали. Он, наверное, потому, что переполнен чувствами, а мне нечего было сказать. Нечего, и все! Ну, получил письмо. Удивительно, конечно, что получил. Хорошо. Ну, и что теперь? Все мы плясать должны?

Может быть, меня немножко зло взяло. Галка никогда мне таких писем не писала.

— Только бы мое письмо не затерялось, — сказал Вовка, — поскорее пришло к Нине. А я ей напишу еще одно, сегодня же.

7

В этот день все училище: люди, лошади, полковые минометы, ящики с минами — все двинулось в путь.

На дворе апрель. Мокрый, ноздреватый снег тяжело лежит на земле. Воздух напоен весенней влагой. У домов капель позвякивает.

Мы месим кирзовыми сапогами талый снег на дороге, Солнце шпарит в спины. На душе весело.

— А ну, подтянись! — кричит старшина.

Командиры едут на лошадях. А старшина вместе с нами ножками топает. Ему лошади не досталось. Лошади минометы тянут.

Дорога длинная. Шагай и шагай. При всем боевом снаряжении: шинель, вещмешок, винтовка, котелок, противогаз, патроны, и еще наберется всякой мелочи. В общем, ты человек-дом. Где остановился, у тебя все для жизни должно быть. «Ежели солдата бросить в поле, — говорит нам старшина, — все одно он живучая единица. Окопается, патроны разложит, харчи рядом припрячет».

В походе, конечно, все зависит от обуви. Старая солдатская истина. Если ладные сапоги и портянки, шагай как на прогулке. Можешь думать о чем угодно: о любви, о стрельбах, о родной деревне. Если сапоги жмут, никакие мысли в голову не полезут.

Но мы не лыком шиты. Три месяца не зря учились военному делу. Не зря старшина с нас шкуру сдирал.

Гурька Никитин за это время научился не только сапоги подгонять, но и спать на ходу. Идет и спит, а локтями соседей чувствует. Ребята ему завидуют, называют это «Гурькиным талантом».

Однажды ребята подшутили над Гурькой. Шел он вторым с краю. Правофланговым был Гашвили. Заснул Гурька, а правым локтем все на Гашвили нажимает. Ладо посмотрел вперед — старшина далеко, ничего не видит, — взял да и вышел из строя. Гурька спит, ноги его шагают, и тянет его вправо, а опоры нет. Вышел он спящий из строя, шагал некоторое время рядом, а потом бух в кювет.

Сегодня Гурьке спать не приходится. Майор Соколов выбрал маршрут не по Чуйскому тракту. По проселочным дорогам, через перелески и балочки, по деревенькам. Все как на войне, а ему известно, как там бывает.

И вот она, очередная загвоздочка, — дорога спускается в овраг. На одной стороне оврага снег, на другой — чернеет жухлая земля. Самое подозрительное ка дне оврага — снег здесь перемешан с грязью.

Майор Соколов направил своего коня к оврагу. Тонкие белые ноги лошади осторожно погрузились в холодное месиво. Вслед за майором двинулись упряжки с минометами. Ездовые хлестали лошадей, пытаясь с ходу проскочить низинку. Не тут-то было! Застряли минометы в грязи.

Нам уже казалось, что над головами высоко в небе гудят фашистские самолеты, сейчас полетят бомбы.

Мы бросились к упряжке с минометом. Проваливаясь по колено в грязной жиже, мы толкали упряжку вперед. Старшина кричит: «Раз-два, взяли!» Ездовые стеганули лошадей — миномет вырвался из плена. Лошади потащили его вверх, в гору.