Трое в лодке (не считая собаки)

Среди людей по природе своей слишком хилых (или лишком ленивых, с кем как), чтобы наслаждаться греблей против течения, распространен обычай нанимать в Оксфорде лодку и спускаться оттуда вниз. Для энергичных, однако, путешествие вверх по течению предпочтительнее однозначно. Все время плыть по течению не полезно. Гораздо больше удовлетворения — бороться с ним, распрямляя спину, и наперекор ему прокладывать дорогу вперед. Во всяком случае, так мне кажется, когда Гаррис с Джорджем гребут, а я сижу на руле.

Тем же, кто все-таки предлагает стартовать в Оксфорде, я рекомендую запастись собственной лодкой (если, конечно, не получится запастись чужой без риска попасться). Лодки, которые дают напрокат за Марло, в общем, очень хорошие лодки. Они почти не текут и, если с ними обращаться бережно, разваливаются на куски или тонут нечасто. В них есть на что сесть, и есть все необходимое — или почти все необходимое, — чтобы грести и править.

Но они не эффектны. Лодка, которая берется напрокат за Марло, не такая лодка, в какой можно рисоваться и пускать в глаза пыль. Лодка, которая берется напрокат в верховьях Темзы, очень скоро кладет конец всяким подобного рода глупостям со стороны своих пассажиров. Это ее главное — и, пожалуй, единственное — достоинство.

Человек в лодке, которая берется напрокат в верховьях Темзы, склонен к скромности и уединению. Он предпочитает держаться в тени, под деревьями, и путешествует большей частью либо рано утром, либо поздно вечером, когда людей на реке немного.

Когда человек в лодке, которая берется напрокат в верховьях Темзы, видит знакомого, он вылезает на берег и прячется за деревом.

Однажды летом я был в компании, которая взяла напрокат лодку в верховьях Темзы на несколько дней. Никто из нас до тех пор не видел лодки, которая берется напрокат в верховьях Темзы, и когда мы ее увидели, то не поняли что это такое.

Мы заказали по почте четырехвесельный скиф. Когда с чемоданами мы спустились на пристань и назвали себя, лодочник воскликнул:

— Как же, как же! Это вы заказали четырехвесельный скиф. Все в порядке. Джим, тащи сюда «Гордость Темзы».

Мальчик ушел и через пять минут возвратился, с трудом волоча за собой фрагмент ископаемой древесины, по всей видимости откопанный совсем недавно, причем откопанный неосторожно, с нанесением неоправданных повреждений в процессе раскопок.

Лично я, при первом взгляде на данный предмет, решил, что это какой-то реликт эпохи Древнего Рима. Реликт чего именно — я не понял; скорее всего, гроба.

Верховья Темзы изобилуют римскими древностями, и мое предположение показалось мне весьма вероятным. Однако один из нас, серьезный юноша, смысливший кое-что в геологии, мою древнеримскую теорию осмеял. Он сказал, что даже наиболее посредственному интеллекту (категория, к которой он, к его глубокому сожалению, мой собственный откровенно причислить не может) совершенно ясно, что предмет, обнаруженный мальчиком, является окаменелым скелетом кита. И он указал нам на ряд признаков, свидетельствовавших о том, что ископаемое должно принадлежать к доледниковому периоду.

Чтобы урегулировать конфликт, мы обратились к мальчику. Мы сказали, чтобы он не боялся и сообщил правду как есть. Была ли окаменелость китом пребиблейских времен, или гробом эпохи раннего Рима?

Мальчик сказал, что это была «Гордость Темзы».

Подобный ответ со стороны мальчика мы сначала нашли весьма остроумным, и за такую тонкую сообразительность кто-то даже выдал ему два пенса. Но когда он уперся и шутка, как нам показалось, стала переходить границы, мы разозлились.

— Ладно, юноша! — оборвал его наш капитан. — Хватит нам тут болтать. Тащи это корыто обратно к мамаше, а сюда давай лодку.

Тогда к нам вышел сам шлюпочник и заверил нас, своим словом специалиста, что данный предмет на самом деле является лодкой; больше того, это и есть тот самый «четырехвесельный скиф», выбранный для нашего сплава по Темзе.

Мы разворчались. Мы считали, что он мог бы, по крайней мере, ее побелить или просмолить, — в общем, сделать хоть что-нибудь, чтобы она отличалась от обломка кораблекрушения хоть как-нибудь. Но он не находил в ней никаких изъянов.

На наши замечания он даже обиделся. Он сказал, что выбрал для нас лучшую лодку из всего своего фонда и что мы еще должны сказать спасибо.

Он сказал, что «Гордость Темзы», как она тут стоит (или, вернее, находится), так прослужила верой и правдой сорок лет только на его памяти; никто никогда на нее не жаловался, и он вообще не поймет, с чего бы нам теперь вздумалось.

Мы больше не спорили.

Мы связали части этой так называемой лодки веревочками, раздобыли немного обоев, налепили их на самые изгаженные места, сотворили молитву и ступили на борт.

За шестидневный прокат останца с нас содрали тридцать пять шиллингов. На любом складе, где продается плавник, мы приобрели бы такой предмет, со всеми потрохами, за четыре шиллинга и шесть пенсов.

На третий день погода испортилась (простите, я говорю уже о теперешнем путешествии), и из Оксфорда в обратный путь мы вышли под самым дождем, мелким и нудным.