Трое в машине

Не дано, хотя он всякий раз, слыша о дерзком преступлении, гадал и думал — ну почему? Тяга к риску? Стремление утвердить себя? Но почему бы все эти тяги не приложить к другому? Добиваться успеха в труде, в спорте, что-то изучить, познать, что-то сделать лучше других. И тем утвердить себя.

Наивно, конечно, там нужна воля, борьба за результат, долгое время, терпение, а тут — вот оно, плохо лежит. Рискнул — и себя проверил. Или вот он, идет навстречу, честный, порядочный и открытый, аж тошнит, а я ему хлесь по роже — легче стало, и себя проверил, зауважал себя.

Так оно всегда было. Античесть, антиправо, антижизнь. До бога далеко, а черт рядом. Оттого у Фемиды и весы косо.

Демин знал, что за последние двадцать лет не регистрировались случаи выявления устойчивых воровских групп. У нас нет профессиональной преступности. Хотя остался ее жаргон. Есть вот такие, как Жареный. От какого-нибудь Пареного он узнал, где тот спрятал краденое, и туда наведался.

— Я выполнил вашу просьбу, Таня. И у меня к вам тоже есть просьба. Или пожелание — Демин поправил зеркало, но там ее не увидел, забилась в угол, прячется.

— Ну-ну? — вместо нее отозвался Жареный. — Какая же твоя просьба, мусор?

— Вы не знали, что Жареный надел браслет, то есть связал каина, перекупщика краденого, барыгу. Не знали, что он забрал казан, или воровские деньги, и кило рыжиков, то есть золота. Вы ничего-ничего не знали. А суд будет, Долгополов, и никуда вы от него не денетесь.

— А ты угадала, Татка, гад медякованный. Я его сделаю тики-так.

«Рука, рука! — твердил себе Демин. — Свинчатка, тяжесть!..»

— Помолчи! — отозвалась она.

— А ты будешь рядом стоять и сопли ему тереть!

— Заткнись! — выкрикнула она.

— Дай машинку! — приказал Жареный.

— Не дам.

— Ах ты сука! — Жареный перегнулся через спинку назад, она взвизгнула от боли, и Демин резко наотмашь ударил Жареного ребром ладони. По шее, на два пальца ниже уха, в самый раз. Если бы она смолчала, сдалась, он бы так и продолжал сидеть, вот так — нога на педали газа, руки на руле, — но она вскричала от боли, не подчинилась, и в Демине будто лопнул последний тормоз, рука сорвалась молниеносно, а в ней — вся ненависть, скопленная и внушенная, и он рубанул Жареного, как топором. Против нечистой силы чистую. Пригодилось каратэ в первый, хорошо бы, в последний раз. Жареный , обмяк, повалился на плечо Демина. Демин затормозил, выдернул брючный ремень, толкнул Жареного от себя и рывками, быстро, бешено связал, стянул ему руки.

— Возьмите, — сказала она, подавая наган рукояткой вперед.

— Минутку. — Демин откинул сиденье, толкнул Жареного на чемодан сзади.

Тихо работал двигатель на холостых оборотах. Де мин вытер мокрый лоб, почувствовал, как мгновенно вспотел весь, облился потом, рубашка прилипла к телу.

— Добро должно быть с кулаками, — машинально оправдался Демин.

Жареный замычал, открыл мутные глаза.

— Возьмите! — повторила она с нетерпением.

Демин взял наган, проверил — действительно, пять патронов, разряжать не стал, хотел сунуть его в вещевой ящик, но наган не влез, и Демин сунул его за пояс брюк.

Вздохнул, хотел сказать: «Ну, что будем дальше делать?», тем же спокойным тоном спросить, как будто ничего, ровным счетом ничего не изменилось в их положении, как ехали они, так и дальше поедут, но его перебил Жареный, прохрипел:

— А-а, сука, красючка мазаная, не успел я тебя разложить!

Он толкнул ногами в переднюю стенку кабины и полез всем телом назад, она опять вскрикнула, и Демин ударил Жареного рукояткой нагана по колену. Жареный замычал, застрекотал матерками, как из автомата.

— Не кричите, Таня, — попросил Демин. — Не кричите.

От ее крика, испуга Демин терял самообладание, едва удерживал себя, чтобы не схватить монтировку из-под ног и не переломать Жареному все, что можно, ноги, руки, череп с хрустом.

— Не успел я тебя, стерву, пожалел вчера, — продолжал рычать Жареный.

— Уберите его! — закричала она.

— Спокойно, Жареный, спокойно, до рощи полтора километра, — сказал Демин. — Все идет по плану, как вы задумали.

— Самосуд устроишь, мусор? Без суда и следствия? — проговорил Жареный без тревоги, но и без злости — ладно, мол, пока твоя взяла. — Тебе же самому срок дадут за самосуд, советские законы гуманные. — И снова к ней с остервенением: — А тебя, падла, я еще успею!

— Уберите его, уберите... — в изнеможении попросила она. — Хоть куда. В багажник.

— Пожалуй, идея, — согласился Демин. — Поднимайтесь, Долгополов.

Демин взял наган, вышел, огляделся. Машин на дороге не было. Открыл багажник, открыл дверцу, вытащил Жареного. Тот сделал шаг, припадая на ногу, и прислонился к машине.

— Ты мне колено разбил, сука, рукоприкладство, наши законы гуманные.

— А я с тобой по вашим законам. Давай-давай, быстро!

«Жестче, Демин, жестче! — приказал он себе, — И понаглее!».

Жареный прошкандылял к багажнику.

— Что я тебе, сука, меч-кладенец, как я тут помещусь? — Говорил он без прежней ненависти, без тени отчаяния, так, ворчал слегка. — Слушай, отпусти душу на покаяние, ты же не мусор. Ну, забери чемодан, там четыре косых и золото. Ну, шевельни мозгой.