Трое в машине

Демин включил зажигание, двигатель заработал, и Демин тут же, с первым звуком мотора, отметил промах — ведь можно было и нужно было сделать вид и сказать, что не заводится, надо выйти и открыть капот, проверить зажигание. Провод соскочил, когда переезжали арык и тряхнуло. Или свечи маслом забрызгало. Но теперь поздно, езжай.

Да и не в том суть, что поздно, а — не по нему это. Он наперед знал, что ничего такого ловкого, хитромудрого не предпримет. Не в его натуре. И допустит еще не один промах, а потом спохватится и отметит. Как регистратор чужих уловок, чьих-то хитростей и обманов. Совершенно для него бесполезных. Неусвояемых. Все равно, что поролон жевать.

Но никто у него не отнимет права не кривить душой. Даже под пулей.

Выехали на асфальт.

— Ну что, Жареный? — спросила она с надеждой.

— Порядок! — воскликнул тот. — Полный порядок, Татка! Весь казан и кило рыжиков!

— А что каин? — Голос ее звучал глухо и с беспокойством.

— Успокоил каина. Браслет надел.,

— Я же тебя просила! — воскликнула она.

— Пришлось, Татка! — И Жареный запел сильным и совсем не сиплым, густым голосом, водка прочистила ему глотку. —«Не жалею, не зову, не плачу-у, все пройдет, как с белых яблонь ды-ым».

Хорошо запел, сволочь, звучно и верно, Демина охватило, опутало ощущение странной лихости, острая легкая радость безоглядной жизни. Машина мчалась с гудом и гулом, Жареный пел, и Демин чувствовал: вот-вот сорвется, и запоет, и заликует сам — «все пройдет...», будто третий в шайке.

— Перестань, Жареный, перестань, — с беспокойством попросила она. — Слышишь, перестань! — В голосе ее звучала тревога.

А тот пел не слыша, и Демин давил на газ, не глядя на спидометр, а ветер скорости свистел и подвывал в стеклах. «Схожу с ума, чокаюсь! Хорошо, пусть».

— Надо поговорить, Жареный, слышишь! — закричала она, уже не пряча отчаяния. — С нами гад едет, гад, слышишь!

Жареный прервал песню. И Демин убрал газ и вздохнул с облегчением. «Наваждение, чертовщина, мистика...»

Жареный медленно развернулся к ней, как бы просыпаясь.

— Чо-чо-чо?

— Видишь? — она откинула платок, показала наган Жареному. — Я вынуждена.

— Борщишь, Татка, — сказал Жареный сонно, — На хрена?

Однако он отрезвел чуть-чуть,

— Он узнал меня!

— Такую красючку да кто не знает. Убери! — приказал Жареный. — Это же свой мужик, зря ты на него бочку катишь. — Жареный похлопал Демина по плечу, потом по шее, грубо похлопал, сильно, будто стараясь укротить незнакомого зверя, проверить норов. Демин сидел напрягшись, смотрел на дорогу. Дуло однако все еще торчало вплотную к его спине.

— Останови машину! — приказала она.

Демин затормозил. Навстречу показался «запорожец» с пухлым тюком на багажнике, кто-то возвращался с рыбалки.

— Не вздумай выскочить! — предупредила она.

— Зачем? — отозвался Демин. — Уж довезу, если взялся.

Жареный засопел, сердито и уже с угрозой обернулся к ней.

— Чего борщишь, спрашиваю?

— Надо поговорить, Жареный.

— О чем говорить, полчаса осталось!

«Ну и болван же ты», — отметил Демин. Жора Жареный, Георгий Долгополов, напарник Лапина, получивший десять лет строгого режима. Демин выключил его из жизни, как и Лапина, уверен был, что Долгополов сидит, упрятан прочно и надолго. А Жареный между тем сбежал. Простить его, амнистировать не могли — только побег. Тогда, на следствии, он был стриженый и худой, а сейчас обволосател и опух от пьянства, потому Демин и не сразу узнал его. Дерзкий малый Жареный, но неосмотрительный. Дубина, как и большинство дерзких. Живет очертя голову. Грабит средь бела дня, бежит из колонии, снова грабит. Видит же, что в ход уже пошло оружие и говорит «полчаса осталось», все еще не поймет никак, что план рухнул и надо создавать новый.

Демин понял их разговор насчет каина, казана, рыжиков и браслета. Он еще студентом собирал блатные слова, понимал, что значит «говорить по фене». Не было тут никакой мифической Фени, прародительницы жаргона, как ему сначала думалось, были офени — коробейники на Руси, торгаши, со своим условным языком.

«Думай, Демин, думай. И никаких решений пока. Слушай, Демин, слушай...» От их нового плана будут зависеть его дальнейшие действия.

Его дальнейшее бездействие — так вернее. С результатом, как он надеялся. В его пользу.

— Он узнал меня. Вел дело Лапина. И тебя он знает наверняка.

— По делу я всех мусоров знаю, — недовольно возразил Жареный. — Я их мозжечком чую, они у меня вот здесь. — Жареный похлопал по затылку, но не себя, а Демина, продолжая его усмирять на всякий случай, проверять. Потом погладил Демина и сделал вывод. — Нет, Татка, это не мусор, добрый мужик, слабак!

— Проверь его документы! — она уже паниковала. Жареный, однако, выполнить ее просьбу не торопился.

— Убери машинку, и поехали.

— Проверь документы, алкаш несчастный, сам убедишься! Вон там, в бардачке, у тебя под носом.

Жареный откинул крышку вещевого ящика, выгреб оттуда водительские права, прочитал вслух фамилию Демина, имя и отчество.

— Шофер-любитель, выдано Госавтоинспекцией УВД-МВД, ну? — недовольно проворчал он и положил права в свой карман.

— Поищи другие, служебные, — подсказала она.