Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)

   Плевок в глаза обществу был на грани фола. Или девки съедят Марьянку вместе с потрохами, или же сообразят, что к чему. Страсти разрядила вовремя прибывшая Панкратиха. Божий одуванчик, как её звал Саня, с зубами как у крокодилицы, истёршимися о кости её деревенских товарок. Она, даром, что косила под подслеповатую и недалёкую маразматичку, мигом сообразила, как малая напряла за день столько пряжи. Бесцеремонно отодвинула Сашку с Марьянкой, пробурчала, что, дескать некоторые только добро переводят, и показала класс. Саня был уверен, что та выдавала пряжу тридцатку, а то как бы и не сороковку.

   На следующий же день он принимал делегацию четвёртой, прогрессистской партии романовских девок. Деревенские тори начали терять свои позиции, а Саня довольно ухмылялся.

   Глава 17

   Март 1726 года, парни погрязают в грехе, а Мыш тоскует.

   "Прислуга ... одевала его и умывала, причесывала и приглаживала, укладывала спать на отвратительно чистые простыни, без единого пятнышка, которое он мог бы прижать к сердцу, как старого друга. Надо было есть с тарелки, пользоваться ножом и вилкой, утираться салфеткой, пить из чашки; надо было учить по книжке урок, ходить в церковь; надо было разговаривать так вежливо, что он потерял всякий вкус к разговорам; куда ни повернись - везде решетки и кандалы цивилизации лишали его свободы и сковывали по рукам и по ногам. Три недели он мужественно терпел все эти невзгоды..." М. Твен, "Приключения Тома Сойера".

   "О силы учения! От сияния его пресветлаго! Поистинне свет учения, честнеише есть солнца света! Не деиствует бо свет солнца то, еже деиствует свет учения. Не сотвори бо свет солнца знати Бога, ведати Его волю. Учения ради вся сия в разум наш приведеся...  Велия есть беда света телесныма очима не видети: много паче беднее во тме неведения шататися". Иван Иконник, "Грамматика беседословная", 1733 г.

   - Нихрена себе ты тут наворотил, - Костя оглядывал с неподдельным интересом моточные станки, корыта с химикатами и сушилку.

   И, с не меньшим интересом, рассматривал деваху, что быстро смотала высохшую пряжу, сгребла в охапку катушки и, перед тем как выйти из цеха, успела стрельнуть на Константина глазками. Костя проводил её пристальным взглядом.

   - Иди, иди, Акулина! - вдогонку девке сказал Саня. - Негры пашут, - удовлетворённо заявил он, - Им сейчас не до праздников. Чтоб меньше брали в голову, Анна их заставила брать в руки. Пас-с-куды.

   - Это я не про этих, - поправился он, - эти-то - лица, особо приближённые. В том цеху теперь враг народа Панкратиха за фюрера. Мне, правда, пришлось собрание провести, объяснить, что за право сидеть в тепле и при свете, нужно на обчество, то есть на нас, работать. Пряжу мотать, станы заправлять. Да хотя бы и полы мыть, всё работа. Глашка чисто по времени не успевает, да и пузо у неё. Они, в общем-то, и рады стараться, тем более, мы им платим денег, так теперь у нас внутривидовая конкуренция. Я всё ждал, кто первый сообразит к Трофиму наведаться, новую самопряху заказать. Так первая сообразила Панкратиха, как это не странно. Остальным пришлось в принудительном порядке сдать в аренду.

   Сашке хотелось похвастаться своими успехами среди понимающих людей, ибо Анна Ефимовна удовлетворялась количеством полотна. Но, в свою очередь, хвасталась, конечно же, чисто по-бабски, своим соседкам, таким же мелкопоместным помещицам. Чаще всего почему-то приезжала Собакина, долго сидела у Анны, а выходила от неё с покрасневшими глазами.

   К приезду Константина и Славки Александр Шубин мог гордиться собой, Гейнцем и Степаном. Мог он гордиться также Герасимом, Хрюнделем и всеми теми, кто разоблачил новоявленных луддитов. Это, конечно же, было не то, чтобы ожидаемо, но Саня не предполагал, что движущей силой несостоявшегося погрома будет разрушительная энергия массового деревенского сознания. И ведь не потому, что самопряхи каким-то там образом ущемляли или наносили ущерб селянам своими действиями - только и только во имя расчёсанного до крови собственного гондураса.