Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)

   Вышел из конюшни Герасим, подошёл к бочке с дождевой водой, плеснул себе на лицо, сполоснул руки и утёрся подолом рубахи.

   - Герасим, - окликнул его Костя, - ходи сюды.

   Герасим подошёл и сдёрнул шапку, ожидая, чего же надо этим... непонятным. От непонятных всякого можно ожидать.

   - На-ка, выпей пивка, - Костя протянул ему стакан, - да шапку не ломай. Садись.

   Герасим осторожно пристроился на краешек лавки. Пригубил пива, потом выпил всё. Поставил осторожно стакан на стол. Костя налил ещё.

   - Хорошо? - спросил он.

   Герасим удовлетворённо загукал.

   - Пей. Последний день гуляем. Скажи, ты можешь нас научить лошадь запрягать?

   Герасим чуть не подавился пивом. В его голове никак не помещалась мысль, что кто-то не может запрячь лошадь. Костя правильно понял его мимику.

   - Ну, так получилось. Там, где мы жили, не было лошадей.

   Немой изобразил на лице недоумение. Как же люди живут без лошадей? Это что ж, есть места, где люди в дикости находятся? Но договорились. Вечером, немного времени потратить. Запрячь-распрячь.

   - Вот и хорошо. Завтра, да?

   Герасим помотал головой.

   - Послезавтра?

   - Гу-гу, - ответил мужик.

   Подошла Анна Ефимовна, тяжело присела на лавку. Герасим снова вскочил.

   - Иди, наколи дров на завтра, - приказала хозяйка, - и можешь идти.

   Герасим ушёл, а Анна Ефимовна сказала:

   - Не балуйте мне мужиков, а то на шею сядут. Вы что-то хотели от него? Так надо было сказать, я бы приказала.

   - Так эта... - промычал Костя.

   - Безлошадный он. Весной лошадь околела, так я свою даю. Батюшка ругается, конечно. А у него трое детей, и все девки. Так отрабатывает, чем может. А не дать лошадь - совсем в разор войдёт. У меня и так... - она махнула рукой и тяжело вздохнула, - даст бог, может к весне купит себе.

   Она ещё раз вздохнула и продолжила, видимо, всё-таки у неё в душе наболело, а поделиться, чиста по-бабьи, было не с кем.

   - И так уже, не усадьба, а богадельня. Глашка вон...

   - А с ней-то что? - удивился Саша. - Вроде, не криворука и не горбата?

   - Глафира - разведёнка. Пустая баба, три года прожила со своим мужиком, да так и не затяжелела. К епископу во Владимир ездили, челобитную возили. Но дал всё-таки позволение на развод. Я и забрала её к себе, иначе жизни ей не будет. А так побаиваются трогать.

   Может, она знала больше, чем сказала, но Саша опять подумал, что кое-какие вещи для селян являются очевидными, не нуждающимися в дополнительных пояснениях. И так выплывали какие-то странные, непонятные причины, из которых следовали такие же странные следствия.

   - Ничего, Анна Ефимовна, - сказал Ярослав, - мы тут измышляем, не как время праздно провести, а чем снискать хлеб насущный. Всё будет хорошо.

   - Ваши бы слова, да богу в уши. А вы? Что людям-то говорить из каких краёв прибыли? А то я всё про себя, да про себя.

   - Всем говорить будем, что из Америки. Страна такая есть, за морем-акияном.

   - И там православные живут? - удивилась Анна столь широкому ареалу распространения русских людей.

   - И не только. Много язычников и дикарей. Есть и католики, и лютеране, есть даже индейцы, которые верят в таких богов, что... страсть одна. А земля там плодородная и родит богато, - Слава, видя поощряющую улыбку Анны Ефимовны, заливался соловьём.

   Он так и нагородил бы сорок бочек арестантов, про грозных апачей, коварных навахо, добрых сиу и могикан-охотников, если бы не пришла Глашка и не поставила на стол крынку парного молока и несколько ломтей хлеба. Она тут же развесила уши, ожидая продолжения рассказа про диких аблизьян, разоряющих покосы, но Анна быстро её спровадила прочь.

   - Поди-ка, набей тюфяки свежим сеном, неча тут, - энергично распорядилась она, - Спать сёдни в летней будешь, на сеновале Александр Николаевич ляжет. Константину Иванычу и Ярославу Карловичу в горенке постели.

   - А отчего вы, Анна Ефимовна, решили, что мы из благородных? - Косте не терпелось прояснить кое-какие мутные моменты.

   - А отчего ж? Чело у вас, сударь, ясное и чистое, лицо голое, руки ухоженные, на ногах ботфорты. Речь ваша учтива и ровна, крестьяне и посадские так не говорят. Одежды опять же.

   - Хм. И то верно. Ну ладно. У нас ещё будет время наговориться. Надо старика проведать, таблетку дать. Как, кстати, его по отчеству?

   - Ефим Григорьевич. Я тоже гляну.

   Они поднялись из-за стола. Слава замешкался, а Саша прошептал ему в ухо:

   - Анютка-то на тебя неровно дышит, Слав! Не теряй ориентиры. Смелость, быстрота и натиск! А какая крыша получится!

   Слава чуть ли не оскорбился таким прагматическим подходом к женщине, но и... крыша. И, всё-таки, это было противно. Он, с такой предпосылкой, превращался бы в гнусного альфонса, а розовый куст любви оборачивался зарослями мерзкого меркантильного чертополоха. Стрела Амура, как говорится, не пронзала ещё его сердца. Не сказать, что он женского пола чурался, но всё было как-то так... Не по-настоящему. Поэтому встреча с Анной явилась для него сильнейшим потрясением. Он, в общем-то, и не знал в этот момент, что и делать, он же не Сашка, который играючись, без смущения, завлекал в койку любую мало-мальски смазливую девицу.