Старик хотел двинуть Косте кулаком в лицо, но не преуспел. Берёзов втолкнул того в светёлку. Оттуда понеслась густопсовая матерщина самого низкого пошиба, грохот опрокинувшейся лавки. Слава с Сашкой развесили уши - шедевры изящной словесности сыпались как с одной, так и с другой стороны. Стоял такой ор и лай, что примчалась не только Анна Ефимовна, но и Глашка из летней кухни. Анна беспокойно приговаривала: "Батюшка, батюшка!", но в комнату войти не смогла. Там Костя боролся с вредным стариком. Победили задор и молодость, измождённый изнурительной болезнью дед не смог противостоять натиску. Костя закатал того в одеяло и уложил на кровать. Поправил подушку и, тяжело дыша, сообщил:
- Вот и лежи!
Дед всё-таки выпростал из-под одеяла костлявый кулак и сложил Косте фигу. Отдышавшись, уже спокойно спросил:
- Ты где так лаяться навострился?
- В армии, - буркнул Костя, - а вы?
Ефим Григорич самодовольно усмехнулся:
- Так тоже... Покойный государь Пётр Алексеич загибал за будь здоров, грешно было не научиться.
- А вы встречались с государём?
- Атож! - гордо ответил старик. - Последний раз в тринадцатом годе, когда абшиду просил. А в походе на Прут, так и вовсе.
Всё. Ни в какую церковь Костя не пошёл.
Саша со Славой, пока женщины ходили на заутреню, а Костя разговаривал с Ефимом Григорьевичем, уединились в горенке и начали насиловать компьютер. И только исключительно по делу. За два часа Саша, благо он чертил быстро и красиво, успел снять копии с трёх чертежей ткацких станков, законспектировать описание. Потом пришли Анна с Глашкой, срочно пришлось всё прятать и упаковывать. Саша успел упорядочить записи, сделать спецификацию. Немного напрягала непривычная терминология, эти ремизки, батаны и бёрды. Но Александр был полон оптимизма. Лиха беда начало, главное - уже что-то начало шевелиться. Это уже жизнь, движуха, а не прозябание.
Костя развил бурную деятельность. Он неожиданно трепетно отнёсся к хозяину поместья. Притащил горячей воды, баллончик с гелем для бритья. Обмотал шею деду полотенцем и побрил того современным станком. Облил лосьоном, нашёл в закромах у Анны чудовищные, весом килограмма полтора-два, железные ножницы и постриг старика. После этого удовлетворённо осмотрел его и удивился. Старику было лет сорок пять, край - пятьдесят. То есть он оказался мужчиной, что у нас называют "в полном расцвете сил". Странным образом, после утреннего эпизода старик принял Костю за своего, и не противился его манипуляциям. К приходу женщин из церкви он сиял, как новенький пятак. Анна даже охнула, когда увидела своего отца таким помолодевшим.
Глафира тем временем накрыла стол. Обещался к больному зайти отец Фёдор, как только, так сразу. И к этому визиту готовился пирог с капустой и ещё что-то. Хозяйка сообщила ребятам, что на водосвятие они не пойдут, обойдутся там без них. А сразу, после визита священника, поедут в Александрову Слободу. Там как раз воскресная торговля, и на неё надо успеть.
Пришёл поп, навестить болезного хозяина. С ним явились два типа, с постными рожами, но масляными глазками, похоже, что сыновья. Сам батюшка, действительно был очень стар. Согбенный, тщедушный старичок, но с внушительным басом. Что-то бубнил в комнате у хозяина, наложил на Костю епитимью, невзирая на то, что тот пытался оправдаться уходом за больным. Зато освободил от поста и разрешил больному скоромное. Указал, опять же, Константину, на необходимость не позднее Рождества прийти на исповедь. Сжевал кусок пирога и отчалил. Его спутники не забыли прихватить приготовленную Глашкой корзинку.
Так и Трифон подъехал на своей телеге. Ребята загрузили свои корзины поверх дерюжных кулей с рожью. Анна пояснила, что много не берут, а так. Разведать цены, уточнить перспективы. Возница укрыл всё рогожей, увязал верёвкой. Все расположились, кто как смог, и поехали. Глашку оставили на хозяйстве.
Лошадь бежала рысью, телега грохотала на кочках, ветерок шаловливо играл кудрями выбившихся из-под платка русых волос Анны. Цветастого платка, - заметил Костя. Чёрт, в этих тонких условностях, нюансах и прозрачных намёках можно спутаться. Он догадывался, что платок чёрный - знак вдовства. А вот что значит всё остальное - хрен её знает. Клубилась пыль под копытами коняшки. Анна светилась внутренним светом, иногда поглядывая на Славу. "Мадонна", - шептал он, - "восхтительнейшая из восхитительнейших". Она счастливо улыбалась. Слава потом что-то шептал её на ухо, она заразительно смеялась. Костя тоже начинал улыбаться, и даже серьёзный Трифон тихонько посмеивался себе в бороду, мотая головой. "Любовь у людей", - подумал Саша, - "страшная сила", - и сам начинал беспричинно лыбиться.
До Александровой Слободы доехали два часа с небольшим. Но пока добрались до торжища, пока расположились. Пока пробежались по рядам, узнать что почём. Масштаб цен, так сказать. Саша так и ушёл бродить по лавкам. Торговать поставили Трифона, как имеющего опыт. Сервиз и приборы решили продавать по тридцать рублей, и не копейкой меньше.