Трое в подводной лодке, не считая собаки

— А вообще сейчас я готовлюсь школу открывать. Нам люди нужны, сам понимаешь. Грамотные. Учебник вот пишу, — он кисло улыбнулся, — не разгибаясь.

— Ты давай, амиго, не унывай, — ответил Сашка, — я тоже вот никак ума не приложу, как с кадрами быть. Но бог не выдаст, свинья не съест. Прорвёмся.

С утра Саша снова шёл в Александрову слободу, с хрустом зевал и раздражённо думал: «Блондинок, однозначно, надо было ещё в прошлом веке расстрелять. Нет, не расстреливать, это слишком гуманно. В концлагерь всех загнать, за колючую проволоку. Всех загнать в один лагерь, пусть там разговаривают между собой». Его кровожадные мысли были оттого, что Глашка почти до полуночи грузила его долгими, занудными, с никому не нужными подробностями, деревенскими новостями. Сашка хотел было уже двинуть ей в ухо, чтоб замолчала, раз простых намёков не понимает, но когда уже развернулся, оказалось, что Глашка спит сном младенца. Зато Саня потом долго не мог заснуть, кляня говорливую девку. Оттого он был зол, несмотря на обильный завтрак.

В Свято-Успенском монастыре он встретился c братом келарем. Тот огорошил Сашку новостью:

— Столярня Ерофея сгорела.

— А я сам эту хибару хотел поджечь, вместе с этим алкоголиком, — мстительно сказал Саша, — чтоб неповадно было.

— Что такое алкоголик?

— Тот, кто злоупотребляет алкоголем, в ущерб всему прочему. Аль кохоль — это по-арабски значит «нежнейший», то, что в браге содержится и делает человека пьяным и счастливым.

— Тебе арабский язык ведом? — удивился отец Онуфрий.

— Нет. Но слова и понятия приходят к нам из разных языков, — Саша выкручивался, как мог, — у нас в Америке все так говорят.

— Впредь более такого не говори, — сказал ему монах.

— Что именно? — не понял Сашка.

— Что замышлял. Я-то знаю, что ты со мной был, а другое услышат, донесут. Век потом не отмоешься.

— Хорошо, — сразу согласился Сашка, — а что, намерение есть действие?

— Именно так, — совершенно серьёзно ответил брат келарь.

Сашке сразу стало не до шуток. Сразу вспомнилось слово «замышлял» и сопутствующие инструменты — испанский сапог, дыба, раскалённые щипцы. «Да, — подумал он, — молчание не только золото, но и залог здоровья».

— А сам-то Ерофей жив?

— Жив. Соседи говорят, скакал вокруг дома наг и бос, словеса непотребные лаял.

«Белочку словил», — диагностировал Сашка и вспомнил свою собаку. Как она там? Ерофея было жаль.

Дошли они до матушки Манефы. Она сразу стала расспрашивать Сашку, что это он надумал? Нет ли там бесовского? В отличие от отца Онуфрия, в ткачестве она разбиралась, и оттого вымотала Сашке всю душу, что и как там летает, не ангелы ли небесные? Или не дьявольской непотребной силою носится тот челнок?

Сашка отвечал заученными словами, дескать, ногой толкаем, рукой дёргаем, оттого ткачиха не встаёт, перегибаясь буквой «зю», чтобы протолкнуть челнок, а сидит ровно на лавке. Оттого всё быстрее и получается.

Похоже, этот разговор был так себе, на Сашку посмотреть, оценить и сделать выводы. Решено всё было давно, а если челнок не залетает, так то проблемы не матушки Манефы, а неудачливого изобретателя. Тогда в шею его, и впредь более на порог не пускать. В этом мире всё просто.

— А не вы ли нам миски с тарелками продали заморские? — вдруг вспомнила она.

— Мы, — не стал отпираться Сашка.

— А что? Зачем?

— В дороге поиздержались, — ответил Саня, — жить-то надо на что-то.

— Ещё что надумаете продавать, идите сразу ко мне, — приказала матушка, — неча меж холопов толочься.

Саню проводили к Трифону, сестра келариня обсказала тому, что следует сделать, а более того не делать ничего.

— И кузнеца тоже надо, — встрял Саня, — крючки отковать. Немного.

Матушка Манефа зыркнула на отца Онуфрия, но сказала:

— Я скажу ему, чтоб сделал.

Вообще, Сашка к обеду понял, что сегодня они не построят ничего. Трофим сначала смотрел на чертежи, как баран на новые ворота, потом, после пространных Сашкиных объяснений, отправился в дровяной сарай, выбирать подходящую древесину. Нет, не в тот дровяной сарай, что рядом с монастырём, а в тот, который был в Заречье. Чтоб ненароком кого-нибудь не оскорбить, Шубин отправился к кузнецу, на ознакомление с будущим полем битвы. Туда же, в Заречье.

Вообще, Александрова слобода по тем временам представляла собой редкостное захолустье. Ярмарки и то здесь не было, только торжище, где по мелочи торговали купцы не самого высокого полёта, да местные крестьяне. И народ такой же здесь жил, без полёта мысли, придавленный ежедневными заботами. Поэтому Сашка не удивился, что в кузнице нет ни токарного станка, ни тиглей для выработки легированной стали, ни просто тиглей. Но Сашке кровь из носу нужно было наладить с кузнецом взаимопонимание, но, похоже, это было ни к чему. Самые сложные задачи, что здесь решались — подковка лошадей, да правка топоров. После всех реверансов и замечаний о погоде, Сашка спросил кузнеца, отольёт ли он несколько деталей из бронзы.

— А где ж ту бронзу взять? Бронза денег стоит, — кузнец Вакула поднял кривой чёрный палец к потолку, — вздорожала нынче бронза-то!