Ну и далее всё прошло, как по писаному. Молодые бухнулись в ноги Ефиму Григорьевичу, с иконой в руках, с просьбой благословить. Старик, как и положено, не сильно кочевряжился, а тут и поп подоспел. Так что сговор прошёл по всем правилам, и свадьбу назначили как раз на Святки, из расчёта не сильно потратиться на угощение, да и все ребята должны к этому времени быть в сборе. Теперь Анна Ефимовна стала не, прости господи, сожительница заблудшего проходимца, а вполне себе невеста, что сразу же сказалось на её настроении, и вообще, атмосфере в доме.
Зато в следующий приезд уже Саня сидел за столом и обнимал свою лысину обеими руками:
— Не, я чо, я готов женится, ежели такое дело…
— Нет, Александр Николаевич, — Слава поправил очки на переносице, — на Глашке тебе жениться никак нельзя. Не тот формат. Мы тут с Аней посоветовались, и она решила Глашку выдать замуж за… ну неважно. Короче, выдать.
Так и разрушилась Санькина буколическая жизнь.
— А Глашка-то что? — спросил Костя.
— А ничего. Рыдает. От счастья, наверное. Родня этого пацана взбрыкнула было, но пообещали за Глафирой в приданое коня, пять рублей денег, на том те и успокоились.
— Тэксь, мужики, давайте вечерком соберёмся, потолкуем о наших планах на будущее. В свете вновь открывшихся обстоятельств. А мне пока надо с Мышом позаниматься.
— Пиши. Ра-бы не мы. Мы не ра-бы. Бо-га-ты-ри не вы…
Затрещина. Мыш тяжко вздохнул, рука его дрогнула, на бумажный лист упала ещё одна клякса.
— Сколько раз говорить, «не мы» пишется раздельно! Ма-ма мы-ла ра-му.
— Зачем же так, Костя? Гражданин граммар-капрал? Подзатыльники? — вмешался в процесс Ярослав.
— Подзатыльник — наиболее гуманный способ показать ученику, что он не прав. Ты в своей школе можешь выбирать, кого учить, а кого нет. А я пользуюсь тем, что есть, — ответил Костя.
— Так отдал бы в школу, учился бы он с детьми, нормально
— Нельзя его от себя отпускать. Дед Микеша, царствие ему небесное, внушил пацану совершенно асоциальные установки. О превосходстве одних видов деятельности перед другими. Да. Вот теперь всю оставшуюся жизнь придётся перевоспитывать.
Гейнц, сидевший возле печки и гревший свои тупорылые ботинки, что-то пробормотал.
— Что эта немчура мелет? — переспросил Костя.
— Одобряет твои садистские педагогические методы, — перевёл Саня.
Гейнц вообще-то всегда смотрел на Сашку, как на образец преступного легкомыслия, скрепя сердце соглашаясь с тем, что Трифон таки да, Трифон — мастер. И поступает очень правильно, что своих учеников гоняет и в хвост, и в гриву. «Шпицрутен — вот лучший учитель, — вещал он. — Херр Кюммелькранц так воспитывал меня, и я так буду воспитывать. И тебе советую».
— Он говорит, что русские розги слишком мягкие для учеников, нужно, как в Швабии, шпицрутены использовать.
— Я вот на нём в следующий раз испробую, когда русский язык начну с ним учить, — уведомил Шумахера Костя посредством Сашки.
— Что, кстати, у Калашникова на подворье осталось? Что надо эвакуировать? Как это вы так, а?
— Вот так, — ответил Саня, — буйный этот Калашников, невменяемый. И с ним ещё пара то ли приказчиков, то ли работников. Взашей вытолкали, и гуляй, Вася. Осталось там кое-что, карета, к примеру, Гейнцева, полбочки оборотной смеси, инструмент.
— Хам, — резюмировал Костя, — а хамов надо учить. Воспитывать. Завтра съездим, повоспитываем. Что-то у мну руки чешутся.
— Надо ехать, в Александрове много дел осталось недоделанных. В основном, из-за недостатка денег. Валенки бы заказать, ещё там всякое по мелочи.
— Хорошо, завтра и поедем. Вразумим.
Костя сел возле окошка читать, — наконец-то есть время, — те бумаги, что он изъял во время своей короткой, но бурной деятельности на Муромщине. Около часа продирался сквозь замысловатые каракули, что нынче называется письмом, выясняя, из-за чего же Пузырь поцапался с Полфунтом. Невидящим взглядом уставился в потолок
— Интерее-е-е-сно девки пляшут, ошо-шо-шо, пошо пошо. Какие тут, оказывается, интересные гумаги. Роман в закладных. Трагедия в векселях. Драма в долговых расписках. Честертон отдыхает и нервно курит в сторонке. Есть чем заняться на досуге.
Он дочитал и те бумаги, что прихватил у Троекурова, аккуратно рассортировал документы по стопкам, потом спрятал в кожаную сумку, ту самую, прихваченную во время налёта Полфунта на купеческий обоз. «Если, — подумал он, — пустить всё это в дело, то можно пару имений прибрать к рукам, а потом кое-каким купчикам хвост прищемить». Перспективы намечались радужные, и, главное, денежные.
Вечером собрались на маленькое собрание акционеров. Обсудить достижения, уточнить планы, определить перспективы. Первым начал Саня, как Главный Механик.