Трое за границей

В другой раз в курительной комнате немецкого отеля я услышал, как какой-то низенький англичанин рассказывает историю, о которой я бы на его месте не распространялся.

— Торговаться с немцем, — сказал низенький англичанин, — бессмысленно. Они, похоже, не понимают, что это такое. В витрине на Георгплатц вижу первое издание «Разбойников»*. Захожу, спрашиваю, сколько стоит. За прилавком какой-то подозрительный тип. «Двадцать пять марок», — говорит, и продолжает читать. Я говорю, что вот только несколько дней назад видел такую же, только лучше, за двадцать. Ну, так всегда говорят, когда покупают, это всем ясно. Он спрашивает: «Где?» Говорю: в Лейпциге, в одном магазине. «Ну, поезжай в Лейпциг, — говорит, — и покупай там». Как будто ему все равно, куплю я ее или нет. «Ну так за сколько уступите», — говорю. «Я вам уже сказал, — говорит, — двадцать пять марок». Раздражительный такой тип оказался. «Да она того не стоит», — говорю. «Я не говорил, что стоит, или как?» — и сверкает глазами. «Даю десять марок», — говорю. Ну, думаю, может быть, сговоримся на двадцати. Он поднимается. Ну, думаю, сейчас выйдет из-за прилавка и достанет мне книгу. Нет, подходит прямо ко мне. А сам тип увесистый... Хватает меня за плечи, вытаскивает меня на улицу и захлопывает за мной дверь. Я никогда в жизни не был так удивлен.

— Но книга ведь стоила таких денег? — предположил я.

— Конечно стоила, — ответил низенький англичанин. — Стоила еще как! Но разве же так торгуют?

Если немецкий характер что-нибудь да изменит, это будет немецкая женщина. Сама она меняется быстро — прогрессирует, как говорим мы. Десять лет назад ни одна немка, дорожащая своей репутацией и рассчитывающая выйти замуж, не рискнула бы прокатиться на велосипеде; сегодня они колесят по стране тысячами. Старики качают головами; молодые догоняют и едут рядом. Еще не так давно в Германии считалось, что женщине не подобает кататься на катке по внешнему кругу. Умение кататься правильно, как считалось, заключалось в том, чтобы безвольно повиснуть на каком-нибудь родственнике мужского пола. Теперь она отрабатывает восьмерки самостоятельно, пока какой-нибудь молодой человек не устремится на помощь. Она играет в теннис, и я даже наблюдал — с безопасного расстояния, — как она управляет двуколкой.

Блестяще образованной она была всегда. В возрасте восемнадцати она говорит на двух или трех языках и уже успевает забыть больше, чем средняя англичанка прочтет за всю жизнь. До сих пор дальнейшее образование бывало для нее пустой тратой времени. Выйдя замуж, она удалялась на кухню и торопилась выбросить из головы все, чтобы освободить место для искусства плохо готовить. Но я полагаю, она начинает понимать, что женщина не обязана класть все свое бытие на алтарь домашней каторги, равно как и мужчина не должен превращать себя только в деловую машину. Представим, что она взрастила тщеславие и стремится принять участие в общественной и государственной жизни. Тогда-то на немце и скажется влияние своей супруги, женщины здоровой телом и поэтому крепкой духом, и это влияние обязательно будет долгим и всесторонним.

Ибо нельзя забывать, что немец — человек исключительно сентиментальный и необычайно легко подвергается влиянию женщины. О нем сказано: из любовников — самый лучший, из мужей — самый плохой. В этом была виновата женщина. Выйдя замуж, немка не просто расставалась с романтикой; она хватала выбивалку для ковров и гнала романтику со двора прочь. Девушкой она никогда не разбиралась в нарядах; став женой, она начинает драпироваться во всякие случайные тряпки, которые случится найти по хозяйству (во всяком случае, такое впечатление она производит). К фигуре, которая могла принадлежать Юноне*, к цвету лица, которому позавидует здоровый ангел, она начинает относиться с ненавистью и полна решимости их уничтожить. Свое данное ей по рождению право на преданность и восхищение она продает за порцию сладостей*. Каждый вечер в кафе можно видеть, как она набивает себя пирожными с жирным кремом, заливая их обильными дозами шоколада. Очень скоро она становится толстой, вялой, одутловатой и совершенно неинтересной.

Когда немка бросит пить днем кофе, а вечером — пиво, когда она займется гимнастикой для восстановления утраченных форм, когда, выйдя замуж, снова начнет читать не только кулинарную литературу, — тогда немецкое правительство столкнется с новой и неведомой силой, с которой ему придется иметь дело. И по всей Германии уже налицо очевидные знаки того обстоятельства, что старая немецкая «Frau» уступает место новой «Dame» [Женщина... даме.].

И когда думаешь о том, что будет дальше, становится любопытно. Немецкая нация по-прежнему молода, и ее созревание важно для мира. Немцы — привлекательные, хорошие люди, и они должны во многом помочь сделать мир лучше.

Самое страшное, чем можно их упрекнуть, — у них есть свои недостатки. Сами они этого не знают; они считают, что они совершенны, что с их стороны глупо. Они заходят так далеко, что мнят себя выше англосакса — уму это непостижимо. Похоже, они все-таки притворяются.