Троесолнца

– Сергей Иванович, я вот с любопытством послушаю, – сказала Ольга, – но позвольте нашему гостю хоть глоток чая отхлебнуть, Паш, положи и Сергей Ивановичу вот этих пончиков с вишней, у них у всех разные начинки, Сергей Иванович… Вот те с абрикосами. Вы, кстати, мне расскажете о древнерусских рецептах?

– Оля, ну в самом деле, – раскрыл ладонь Костряков и чуть не сказал «что ты вечно вмешиваешься», но продолжил иначе: – Я же принес тебе целый сборник! В библиотеке стоит!

– Там одни глупости, – отвечала она, но глаза мужчин уже снова остановились на Нежине.

Особенно жадным, отталкивающим показался Нежину взгляд Бахрушина. У него были тяжёлые сморщенные веки, нависающие в области переносицы и как будто скашивающие часть глаза, а глаза – болотно-серые, с мутными белками и мизерными, как бисерины, зрачками. И из омута этой расплывчатости и дряблости зрачки били, как оружейные пульки. И порой даже Павла Артемича не щадили, но вот стоило увлечься Бахрушину своим предметом, заговорить про какой-нибудь деревянный свисток XVIII столетия, на котором изображён такой-то крокодил с пастью, как лицо его, отёкшее, с резкими удмуртскими чертами, становилось гораздо приятнее. Тогда оно казалось даже благовидным.

– Все краеугольные образы славянской мифологии мне известны. Читал по энциклопедиям. Авторов не скажу, – отчеканил Нежин, заносчиво смотря на Бахрушина, и потом повернулся к Кострякову, – насчёт зерна, Павел Артемьевич, я понял. Только тут, более чем в остальном, разговор предметный: напишу несколько эскизов, и вы решите. Насколько я понял от Луизы Николаевны, вам нужна самостоятельная картина, а не копия?

– Самостоятельная, конечно! Но надо сразу договориться о стиле!

– Вам же, наверное, неинтересны лубочные варианты изображения китовраса? – ещё раз, чтоб точно было понятно, спросил Нежин, страшась, что Бахрушин притащит ему какие-нибудь коробья или свистки в качестве наглядных образцов.

– Извините, это вы не зеркальце ли с острова Фаддея называете лубочным, или, может, примитивен китоврас с Соломоном на вратах Софийского собора? – стрельнул Бахрушин.

– Нет! – коротко ответил Бажен. – Но это не живописные формы. Да и стена четыре метра на три.

– И кстати, каков он, по-вашему? – въедался Бахрушин, точно не услышав справедливое замечание про размер стены. – Пал Артемич, ведь вам важно определиться в сходном видении китовраса! Что вы вообще о нём знаете? – снова к Нежину.

– Знаю не так много, – начал он, но только северовед заблестел, он добавил: – Как и все, впрочем. О том, что он будет написан в славянской стилистике, можете не сомневаться, – гордо и дерзко заявил Бажен. – А что до меня, то я считаю его несчастным.

– Вы, значит, не читали о нём сказания! – желчно отрезал Бахрушин и пролил чай на блюдце.

Видно, что он был раздражён такой волюнтаристской трактовкой героя и из какого-то своего ревнивого чувства ещё более возжелал отстранить невежду от той сферы, где он знаток. Как будто эта сфера – его вотчина, куда и вход только с его, бахрушинского, соизволения.

– Павел Артемьевич, ведь это не имеет никакого отношения к славянской культуре! – воскликнул он, на этой ноте вдруг решив примириться с Костряковым.

– Вот бы китоврас был в стиле «Принцессы Грёзы», – намеренно мечтательно произнесла Ольга, делая вид, что не замечает раздражения Бахрушина.

– Давайте, Бажен, вы всё-таки послушаете Сергея Ивановича. Это человек, съевший собаку на китоврасах, – смягчился и Костряков по отношению к Бахрушину. – И нам действительно нужно, чтобы изображение соответствовало по духу культуре наших праотцов. На новомодных кентавров я тоже насмотрелся. Нам нужно другое, хорошо? Жду вас… мы вас с Сергеем Ивановичем ждём через неделю с эскизами. Кстати, про принцессу Грёзу Ольга хорошо заметила. И ещё посоветуйтесь с Луизой… М-да, – причмокнул он, – с Луизой Николаевной… Олечка, дай возможность Бажену и Сергею Ивановичу уединиться. Может, принесёшь им чай в библиотеку?

Пожелав им всего хорошего, Костряков ушёл в свой кабинет. Дел у него не было, зато он запланировал подумать над проектом продвижения древней культуры и на её фоне себя самого и составить некоторый план действий, а также список лиц, которых планировалось привлечь. Среди них оказался начальник лесохозяйства Дубровский, который однажды познакомил его с Вазгеном и его женщиной, повлиявшими на судьбу Нежина, но об этом мы расскажем чуть позже, а пока переместимся в замечательную костряковскую библиотеку, ставшую ристалищем примирения, а также тем благоухающим чревом, что зачало совершенно невообразимые сюжеты.