Игорь говорит ровным тоном, вертит в одной руке бокал с вином, но вторую сжимает в кулак. Наверное, выглядело бы не так жутко, если бы он хотя бы повысил голос, потому что внутри рвущийся наружу зверь ярости, а снаружи спокойствие, штиль. И только усилием воли Игорь не позволяет монстру вырваться на свободу.
— Я до сих пор помню, что там произошло. В его доме в Коломягах. На нашу еженедельную встречу я приехал со своей девушкой. Увидев ее, отец брякнул о том, что рад наконец увидеть избранницу своего «слюнтяя». С ним ничего бы не случилось, если бы он не унизил меня перед женщиной.
В этот момент до меня с дикой четкостью доходит смысл той фразы, которую Игорь сказал в доме у отца. «Заботимся о родителях так, как они заслужили». Так Михаил Павлович в этом состоянии, потому что…
— Я выставил… черт, уже не помню, как ее звали, — Игорь качает головой, точно не веря, что мог это забыть. — Я выставил ее в коридор и изнутри закрыл кабинет на ключ.
42
— Я остановился, только когда отец перестал издавать звуки. Бил и бил, пока не заметил, что не произвожу никакого эффекта, — заканчивает рассказ Игорь. — С той девушкой мы расстались, когда я вышел за дверь. Она все слышала. Но мне и не до нее стало. Как только отец попал в больницу, его бизнес автоматом перешел ко мне. Я бы не стал влезать в его дела, знакомиться с его влиятельными друзьями и решать их проблемы, но мне пришлось погрузиться в это.
Я все еще в шоке от этого рассказа. Теперь ясно — Игорь отправил своего отца в пожизненный отпуск и приковал к каталке. Я на его стороне, такого отца надо было поставить на место, но наносить человеку, который тебя породил, настолько тяжкие травмы — тоже неправильно. Меня раздирают противоречивые мысли. Не могу сформировать четкое мнение. Но больше всего сейчас мне бы хотелось избавить самого Игоря от боли, которую он носит в себе.
Он переводит на меня тяжелый взгляд и кивает на вино. Подчиняюсь, чокаюсь с ним, делаю глоток. Руки как ватные, я сижу в таком оцепенении, что мне даже шевелиться сложно.
— Как я тебе уже говорил, из этого мира просто так не уходят и войти туда тоже непросто, — продолжает Игорь озабоченным тоном. — Мне пришлось завоевать свое право занять место отца. Кто будет воспринимать всерьез двадцатитрехлетнего молокососа? Доверять юнцу, которого они в глаза ни разу не видели и хорошо, если слышали о его существовании?
Наверное, и тут Игорю пришлось нелегко. С каждым его словом картинка, которая раньше казалась размытой, обретает четкость. И обнаруживаются обоснования чертам его характера. Въедливость в мелочах, нарочитая строгость, требовательность, пунктуальность и извечная тема доверия — все встает на места.
— Я тогда чуть учебу не забросил, столько свалилось внезапных дел и хлопот, — Игорь допивает вино. — Пока этот упырь отлеживался в больнице, я прибирал к рукам его империю. Хотел или не хотел, пришлось, потому что в противном случае его бы убрали. А когда у него появился преемник, успокоились, стали присматриваться ко мне.
Он снова доливает себе вина и смотрит на меня с искорками облегчения во взгляде.
— Ну вот, рассказал! Полегчало! — он улыбается и поднимает тост. — За справедливость!
Отвечаю. Звук хрусталя отражается в моем ошалелом мозгу тонким перезвоном. Делаю маленький глоток вина, чтобы не опьянеть. Мысли вдруг разом выветрились. Справедливость для кого? И вообще, что такое справедливость? Что ее мерило?
— Ты чего такая бледная? — голос Игоря уже звучит обычно. Он и правда выглядит как человек, который избавился от тяжкой ноши. — Мой рассказ шокировал тебя? Неужели сильнее, чем известие о твоей семейной ситуации?
— Так это после того… — выдавливаю не без труда, — ваш отец прикован к кровати?
— Да, — голос Игоря становится злее. — Перелом позвоночника. Отец парализован от середины спины. А последнее время еще и в маразм впадает. Я так и не услышал от него признания собственной вины передо мной. До сих пор не понимаю, как можно быть таким мудаком и ни разу не раскаиваться!
Меня потряхивает. Это ж как надо бить человека, чтобы сломать ему позвоночник? Не знаю, заслужил ли Михаил Павлович такую участь, но спорить с Игорем точно не буду. Я иначе отношусь к папе и не стану ему мстить.
— Так вы заплатите долг моего отца? — возвращаюсь к теме, которая была до всех этих ужасных откровений.
— Считай, я уже это сделал, Эльвира, — бархатисто отвечает Игорь, и у меня отпадает челюсть. — Бизнес Марка вскоре будет куплен одним из моих знакомых, и кредит Руслана Равильевича будет погашен.
Уже? Это когда? Как? Я в таком шоке, что не могу даже спасибо сказать. Нет, я благодарна, конечно. Я по-прежнему хочу, чтобы моя семья не пострадала из-за действий Марка, а Алия смогла спокойно доучиться. Но в душе клубится страшное ощущение, что это не просто так. Ладно, он оплату работы высокую предложил «за вредность». Но сейчас он каким-то образом списал непонятно насколько большой долг моего отца — только за красивые глаза? Или все дело в том, что он от меня хочет? Думает, теперь я прилипла окончательно и не смогу отказать? А я смогу?