Трофей для хоккеиста (СИ)

– Влад, – с ужасом спрашиваю я, глянув на часы и сложив в уме два и два. – Ты вообще что ли не отдыхал по дороге? И с какой скоростью мы ехали?

– Неважно. Домой тебя завезти или сразу туда?

– Домой сначала. Спасибо… спасибо тебе.

Влад пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного, но я вижу и темные круги под глазами, и припухшие от усталости веки, и напряженные от многочасового сидения за рулем плечи.

– Спасибо, – еще раз повторяю я, чувствуя, что слов недостаточно. Ни одно из существующих в мире слов не может выразить, как сильно я благодарна Владу. Как сильно я люблю его.

Что? Люблю?!

Меня накрывает этим осознанием так сильно, что я закрываю лицо руками.

Ну да. Самое время, Алина. Самое время думать о любви, когда у тебя умерла бабушка.

– Ты что? – напрягается Влад. – Алина! Тебе плохо?

– Нет, – я тру пальцами виски, в которых начала пульсировать боль. – Нормально. Нормально…

Влад подвозит меня к дому, вытаскивает из портмоне карточку, сует мне ее в руку и несколько раз повторяет к ней пинкод. Потом, для верности, отправляет мне эту же комбинацию цифр сообщением.

– Зачем? – бормочу я. – У меня есть немного… у бабушки было отложено…

– Бери. Не экономь. Сделай все хорошо и так, чтобы ты как можно меньше напрягалась. А я… – Влад мрачнеет. – Я тебя отвезу и поеду на тренировку. Хорошо, что мы вернулись сегодня.

– Но ты же освобожден, – ничего не понимаю я. – На неделю.

– Вчерашний матч мы продули, – вздохнув, объясняет Влад. – Плюс серьезно травмировался Макс Горецкий, и теперь надо пересобирать нашу тройку. Так что… Завтра домашняя игра, и я буду в составе. Потом будет выездная, и я снова в составе. Тренер мне как раз писал об этом, пока мы ехали.

– Но у тебя травма!

– Травма у Горецкого, – возражает Влад. – С реабилитацией до конца сезона. А у меня просто ушиб, и я уже норм, ты же видишь. Мне сказали, надо выходить сейчас, а не через неделю. Иначе мы просядем по турнирной таблице.

– И мне тоже надо будет быть с тобой, да? – растерянно спрашиваю я.

– Нет, – Влад энергично мотает головой. – Ты в отпуске. Оплачиваемом. Сколько нужно. Хоть неделю, хоть месяц.

– А надо написать заявление в отдел кадров?

– Ничего не надо. Я все решу. Черт, Алин, я бы очень хотел сейчас тебе помочь и быть с тобой рядом во время всего этого, но… Прости.

Я пожимаю плечами, потому что… Ну что тут скажешь? Это его работа.

– Я же говорил, – Влад горько усмехается, – что хоккеисты – так себе выбор. Нас никогда нет рядом, когда мы нужны.

– Похороны будут послезавтра, – тихо говорю я. – На третий день, как обычно. Утром, наверное. Игры в этот день у вас не будет, только тренировка, и если…

– Я очень постараюсь быть, – твердо говорит Влад. – Сделаю все возможное.

Мне тяжело, больно и пусто, но в этот момент я еще более отчетливо понимаю, что люблю его. Люблю, люблю, люблю.

Но это потом… об этом я буду думать потом.

***

Мне кажется, что я смогу заплакать хотя бы во время похорон, но нет. Не выходит. Я все делаю без слез: прощаюсь с телом, забираю личные вещи, плачу деньги конторе, которую мне посоветовали в пансионате, выбираю гроб и цветы для венка…

Вот и сейчас – ни слезинки. Только жуткая, выкручивающая все внутренности тоска, когда земля сыплется на крышку гроба.

Влад все это время стоит рядом, держит меня за руку, а потом, когда наступает время ехать на поминки, извиняюще шепчет на ухо:

– Мне пора.

Я киваю.

Вчера они опять проиграли, Влад все же недостаточно восстановился, а без Горецкого его тройка работает пока не так слаженно, поэтому их звено сейчас ждет персональная тренировка. А потом они едут сразу в аэропорт – на самолет до Владивостока. К счастью, Влад обо всем договорился, и мне туда с ним лететь не надо.

Я целую его в губы и тихо говорю:

– Это тебе на удачу. К завтрашнему матчу.

– Ну все, теперь точно выиграем, – едва заметно ухмыляется он.

– Ты главное, вернись целым, без травм, – прошу я. – Плевать мне на ваши победы.

– Постараюсь.

Я смотрю, как он шагает к машине, как садится за руль, как выезжает с парковки кладбища, а потом нехотя иду к автобусу, который повезет нас в кафе, на поминки. Нас – это меня и всех желающих проводить бабушку в последний путь. Их немного: две медсестры, одна сиделка из пансионата, трое соседей и несколько бабушкиных подруг, которые без конца причитают над тем, что бедная девочка (то есть я) осталась одна-одинешенька. Я не говорю им, что по факту осталась одна еще пару лет назад, когда с бабушкой это все случилось. Просто молча сижу в этом кафе, ковыряю еду и ужасно хочу, чтобы все это поскорее закончилось.

Слава богу, остальные тоже не хотят долго задерживаться: съедают обед, выпивают пару рюмок водки, не чокаясь, и идут разбирать куртки у гардероба, параллельно прощаясь со мной.

А я вдруг думаю о том, что почему-то на похороны не пришла сиделка Марина. Хотя, казалось, к бабушке она относилась нежнее и заботливее всех остальных. Я даже думала ей что-то подарить на память из бабушкиных украшений. Все равно я это золото носить не буду, а она, может, стала бы…