Трофей мажора (СИ)

Илья сзади на него, не понимает, что драка уже закончена. Тоже весь на нервах. С разбитой губой.

Антон снова заводится. Дышит шумно. Откидывает. Ударяет. Парни из команд вновь предпринимают попытку разнять. Каждого с силой отпихивают. Ничего не понятно. И ничего не видно.

– Ну хватит уже!!! – снова несусь к ним. А они кулаками продолжают махать. Бум, бум, бум. Друг на друга. Разворот. Разворот. Все смешивается.

Напрыгиваю на одного из них сзади, и получаю удар…

Глава 48

Напрыгиваю на одного из них сзади, и получаю удар… удар, перед которым я вспышкой увидела перекошенное ненавистью лицо Антона, его стремящийся вперед «разгневанный» кулак, и …

Будем считать, что я спасла Илью от еще одного болезненного синяка.

Боже мой, как болит голова… Почему так темно? Хочу пить…

Сильный шум в ушах оглушает, и даже, звучит подобие музыки. Вертолеты летают.

– Ммм…

Ощущения странные, будто мне лицо бульдозером переехали.

Поднимаю руку, силюсь нащупать.

Что это? И впрямь бульдозер?

– Не трогай, – рядом звучит знакомый арктический голос. Теплое дыхание касается кожи.

Отнимает мои ладони от лица, и по пальцам тут же скользят мягкие поцелуи.

– Придурок… – все, что в состоянии еще прошептать.

Я боюсь открыть глаза. Мне кажется, я его больше не люблю. Я его убью.

– Выпей, – Антон приподнимает мою голову, и вливает мне в рот какую-то горькую жижу.

Давлюсь и выплевываю.

– Это обезболивающее, – резюмирует придурок.

А то я не поняла.

Большего придурка я в жизни не встречала. Клянусь, он переплюнул всех.

Я так зла…

Он отстает от меня, после того, как я выпиваю все, до единой капли. А еще он прикладывает к моему лицу что-то холодное.

Минут через десять прихожу в себя. Темнота отступает. Молчание не может быть вечным. Мне следует напомнить ему, что он…

Придурок.

Понимаю, слово придурок прозвучало уже четыре… нет. Пять раз.

Но я же не виновата, что он придурок!

Ладно, пусть шесть будет его счастливым числом. Где я нахожусь? Втягиваю кислород, и по возникшим ассоциациям, что в доме существует еда, а точнее – выпечка, понимаю, что я дома. На своей кухне. Это все ванилин. Я им закупилась сполна, и его ароматы создают приятную иллюзию. Хотела к приезду отца испечь фирменный кекс.

Нащупываю рукой спинку софы и неловко приподнимаюсь.

– Глаза открыть не сможешь?

Интересный вопрос. А главное – своевременный. Я как раз собиралась разлепить сжатые в тиски веки. Нет, я хотела сказать – веко. Одно – определенно открылось. Второе – где-то на грани.

Гляжу на этого приду… сегодня не буду больше применять к нему определение его жизненной позиции и общественного поведения. Я все еще не отстала от этикета.

Гляжу на Антона одним глазом. Со второго слезы бегут. Неконтролируемо.

Вы посмотрите на него.

Король грустинку словил.

Весь помятый, кровоподтеки на брови, губе, небольшие синяки на скуле и предплечье… возможно еще где-то, но мне не все обозримо в данном случае. Я только правой стороной смотрю.

Зато у него обе стороны зрения в порядке! Ни один глаз не пострадал! Его лицо еще краше стало! Брутальнее, блин…

Вновь подношу руку к своему отечному недоразумению. Боже мой, боже…

Встаю и направляюсь к зеркалу в прихожей.

– Может… не надо? – бубнит издалека.

– Отвали.

– НеМалявка…

Мой истошный вой прерывает его последние в жизни слова. Несусь обратно, небольшим зизгзагом заруливая к плите и хватая сквородку. Чуть не поскальзываюсь на чем-то…маленьком, круглом, и хрустящем. Вниз гляжу, а там пельмени рассыпаны. Замороженные.

– Что за черт? – застываю со сковородой в руках. Оглядываюсь.

– Я льда не нашел…

– И??!

– И только пельмени были в морозилке, – показывает полотенце, завязанное в подобие небольшого мешочка, в котором по-видимому находятся несколько льдинок-пельмешек.

– А целиком пакет нельзя было приложить? Моему глазу и так бы зашло! Он не избалованный! Зачем нужно было потрошить несчастных?

Вздыхает. Плечами дергает.

Подхожу, силясь возобновить тот пыл, с которым я мчалась к нему.

– Пошел вон! – вкладываю в эту фразу всю свою душу. Ее отбитые, но еще не сломленные остатки.

– Не простишь? – спрашивает он, невинно хлопая своими безумно красивыми длинными ресницами.

Почему меня такими Бог не наделил? Зачем парню такие пушистики?! Невероятная несправедливость.

– А ты раскаялся?

– Нет.

– Тогда, как я могу тебя простить? – опускаю сковородку и озадаченно гляжу на него, шумно дыша. Чувствую, у меня даже ноздри дергаются. Ноздри тоже психуют. Я огнедышащий дракон.

– Ты же в меня влюблена, – отвечает нагло.

– Ну все! – сковородку поднимаю и замахиваюсь. Со всей силы.

– Ааа, нога, – кричит, скривившись, хватаясь за коленку. – Мммм…мм….

– Что с ногой? – подвисаю жалостливо.

– Вообще двигаться не могу… возможно… перелом.

– Бедный мой! А скорую почему не вызвал?!

– Зачем? Я справлюсь, – заявляет самоуверенно, внимательно вглядываясь в мое лицо и немного расслабляясь. – Я сильный. Срастется.

Кто бы сомневался. Непобедимый наш.

– Ты хотя бы немного раскаиваешься?! – сажусь рядом, сковородку кладу на колени, так, «на всякий случай». – Ну … хотя бы капелюшечку?

– Нет.