Трофейная банка, разбитая на дуэли

… А потом они еще катались, катались, говорили про книжки, про физика Евграфа Павловича, который, оказывается преподавал сразу в двух школах («веселый такой и никогда ни на кого не кричит»), про Стасину подружку Лену, про Лодькиного друга Бориса Аронского, про марки, фильм «Тарзан в западне», отвратительную науку химию, про Лодькин и Борькин пистолеты («Ужас какой! То же опасно!» — «Да нисколечко!»), про музыку Пуччини, которую Стася, оказывается, тоже знала…

Динамики перепели все известные песни, переиграли все танцы и включили музыку из фильма «Красные галстук» — ту, что сопровождала кадры про каток (подходяще так!).

А белые квадратные часы над судейской трибуной деловито двигали длинную минутную стрелку. И было досадно, что время неудержимо: вот уже половина девятого. И не верилось, что прошло его так мало: неужели он знает Стасю всего полтора часа?!

— Ой, Лодик, мне уже пора домой!

— Ну, давай еще один круг! Последний…

Потом в коридорчике между раздевалкой и буфетом они грели на выступе горячей печки Стасины валенки. Это Лодька заставил:

— Они же совсем застывшие. Сунешь ноги, а там лед! Будет какая-нибудь чахотка…

Пока валенки грелись, Лодька принес из буфета две теплые ватрушки с повидлом (потратил последний рубль).

Потом Лодька, конечно же, пошел провожать Стасю. Сказал, что это совершенно необходимо.

— Поздно уже. Вдруг встретятся какие-нибудь… вредные типы…

(Хотя лучше не надо. Что он будет делать если встретятся? Ну, станет отбиваться коньками до смертельного исхода, но Стасю-то сумеет ли защитить?)

— Что ты, я всегда хожу в такое время одна!

Лодька скал многозначительно:

— То всегда, а то сегодня…

Стася сочла аргумент убедительным, и они пошли. За руки уже не держались (пальцы все-таки озябли без варежек, а в варежках — какой интерес?). Но шагали локоть к локтю. Несколько кварталов по улице Ленина, потом еще три квартала направо. Стася жила в двухэтажном деревянном доме на углу Хохрякова и Челюскинцев. На втором этаже. Зашли во двор, Стася валенком поколотила в обитую досками дверь. За дверью что-то лязгнуло и она отошла («Техника», — с уважением подумал Лодька). Поднялись по освещенным бледной лампочкой ступеням.

В сенях и тесной прихожей пахло чем-то полузнакомым. Лодька сообразил, что это разогретая канифоль. Видимо, от паяльника.

— Лодик, раздевайся.

— Я ведь на минутку…

— Вот на минутку и разденься, — решила Стася и крикнула в полуоткрутую дверь:

— Па-а! Я пришла!

— Отрадно слышать, — прозвучало за дверью. Потом показалась голова с растрепанной светлой прической, блестящей щетиной на худом лице и толстыми очками. — О, да ты с охраной!

— Это Лодя, — сообщила Стася. — То есть Всеволод…

— Рад вас приветствовать, Всеволод… Стась, мы с Евгением перепаиваем схему. Мама на дежурстве, жареная картошка на плите, чайник согрей сама…

Стася сбросила курточку и подшлемник. Лодька — куда деваться-то! — стянул ватник и шапку. Стася потянула его на кухню. Здесь горела яркая лампочка, подоконники были заставлены густой геранью и вкусно пахло. Стася толкнула в розетку штепсель электрочайника. Стукнула о покрытый зеленой клеенкой стол деревянной подставкой, принесла с плиты и освободила от крышки сковороду. Волшебный дух жареной картошки заполнил кухню, как вода заполняет аквариум. У Лодьки застонало в желудке. Стася поставила плоскую корзинку с нарезанным хлебом. Выложила вилки. Ножом провела по картошке границу.

— Вот, на двоих. Давай прямо со сковородки…

Они встали коленями на табуретки и навалились на картошку, как оголодавшие в полярной экспедиции путешественники. Иногда поглядывали друг на друга и смеялись.

Потом пили чай с кусочками рафинада вприкуску и с домашним ржаным печеньем…

Потом еще поговорили. О всяких мелочах и о том, что «завтра в семь у входа в раздевалку».

Наконец Лодька двинул домой. Самым коротким путем: по улице Челюскинцев, потом по Герцена до Большой ограды, через нее — до забора, за которым была Смоленская улица, а оттуда — до Первомайской, через мост, и вот он дом. Опасных встреч не случилось, настроение было пересыпано солнечными зайчиками, дорога показалась пятиминутной, и Лодька очень удивился, что ходики в прихожей показывают одиннадцать.

Дома его встретило каменное молчание. Мамино и Галчухино (которая всегда морально поддерживала маму в трудные моменты).

— Ну, чё… — небрежно сказал этому молчанию Лодька. — Ну, задержался малость… Бывает ведь, что, когда катаешься, забываешь про часы…

— Я не знала, что думать, — произнесла наконец мама. С подозрительной вибрацией в голосе. Я… даже ходила к Борису. А он там с каким-то мальчиком играет в шахматы, и оба заявляют, что на каток с тобой не ходили и понятия не имеют, где ты…