Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

— Отлично, Брюс. — Уильям никогда не употреблял по отношению к напарнику клички. Впрочем, и Клещ всегда обращался к нему по имени. Это было негласное соглашение, которое им очень нравилось.

Барклай Виллис Второй хлопнул ладонью по руке Маркса и пошел к пляжу, слегка подпрыгивая в такт трубе Майлса Дэвиса, поющей в наушниках его волкмена. «Молодец, старик, — думал он. — На старости лет пришел-таки к рэпу, это наша музыка. Единственная наша. Старый черный брат Дэвис…» Барклай Виллис Второй улыбался. Показали они этой сучке Лауре, ох, хорошо показали! Долго она их за нос водить не смогла. Оттрахали с Максом на пару так, что и стонать у нее уже не было сил. Малолетка дурная… Корчила из себя крутую — вот и получила! Как крутая. Знай, сучка, что значит быть крутой! Вообще, они с Марксом скоро всех тут раком поставят! Черные братья должны сделать Америку своей! Показать этим козлам, кто здесь хозяева! А травка у Маркса — первый класс! Веселуха! И член стоит так, что Лауру, сучку, чуть в могилу не спровадили. А все равно бабу хочется! Может, вернуться? Может быть, она еще там, на фабрике, сидит среди мертвых машин, раны зализывает? Или тащится оттого, что наконец-то ее оттрахали два нормальных мужика. Маркс тоже молодец, столько раз ей засадил — Барклай Виллис Второй счет потерял! Нет, не стоит возвращаться, лучше на пляж, лечь на песок, закрыть глаза и покурить. Он сунул руку в карман — осталась одна сигарета. Хватит и одной. Вечером Барклай Виллис Второй найдет себе еще. Хороший сегодня денек, замечательный де…

У Барклая Виллиса Второго внезапно перехватило дыхание и мысли оборвались — чья-то рука сжала горло — такая лапища, что охватила целиком далеко не тощую шею Барклая и потащила в сторону, в кусты, за которыми открывался кусок дикого пляжа — что-то вроде свалки маячившего чуть впереди яхт-клуба. Здесь валялись гнилые доски, испорченная снасть, весла, мотки колючей проволоки, несколько кузовов от старых автомобилей, ненужная никому, даже нищим эмигрантам, мебель, пустые бутылки, пивные банки — иначе говоря, хлам. Ночами здесь было небезопасно гулять, да и кого сюда понесет, в этот мусор, кроме своих. Барклай Виллис Второй был здесь своим. Сколько ночей было проведено тут в приятном обществе — с черными братьями, с подружками, с хорошей травкой… Этот участок пляжа был спорным — долгие годы шла склока между владельцами яхт-клуба, расположенного слева от свалки, и новыми русскими хозяевами Брайтона — справа. Они никак не могли между собой договориться, кто же будет строиться в этом месте. Пока здесь хозяйничали Барклай и его братья.

Барклай Виллис Второй захрипел и упал на землю, потеряв равновесие. Тут только он увидел напавшего на него безумца. Лишь безумец мог поднять руку на черного брата здесь — на их маленькой территории посреди района русских, пуэрториканцев и евреев. Эта зона была для них табу, и они не совали сюда свои вонючие носы.

Это был белый, которого Барклай Виллис Второй раньше ни разу не видел. Здоровенный детина, морда красная, сопит, как поезд подземки, одет в эту идиотскую униформу белых служащих — темный тяжелый костюм — в такую-то жару! Ну, ничего… Рука Барклая, все это время остававшаяся в кармане красной куртки, которую он носил на голое тело, нащупала бритву. «Сейчас я научу тебя улыбаться широко-широко…»

Красномордый стал наклоняться к нему. «Очень удачно», — мелькнула мысль. Барклай резко выбросил руку вперед, заворачивая кисть снизу вверх. Сверкнуло лезвие открывающейся бритвы. Следующим коротким, доведенным до автоматизма рывком кисти Барклай должен был располосовать нависшее над ним лицо от уха до уха. Но сопящий здоровяк, как оказалось, кроме физической силы, обладал неплохой реакцией. Он быстро отпрянул назад, перехватив руку Барклая, и резко вывернул кисть. Бритва упала в траву, а ее хозяин тонко и громко завизжал. Здоровяк молча сопел, стоя над корчащимся черным парнем в идиотской красной куртке, цветных широченных трусах и кепке козырьком назад, которая не скрывала коротких курчавых волос, выкрашенных в ярко-рыжий цвет.

Ощущая острую, парализующую боль в руке и свою полную беспомощность, Барклай Виллис Второй, перейдя с визга на тихое завывание, увидел, что врагов было двое. Второй — худощавый, невысокий, со стертыми чертами лица — стоял чуть в стороне и со скучающим лицом следил за поединком. Зевнув и прикрыв рот узкой ладонью, он произнес что-то на каркающем, рычащем диком языке, который Барклай Виллис Второй как ни пытался понять долгие годы, так и не одолел, разве что несколько ругательств осели в памяти. «Русские, — машинально отметил он, — Crazy Russians…»

— Ну что, сопляк, говорить будем? — спросил его краснолицый здоровяк на хорошем английском.

— Ты кто такой, мать твою? — Барклай Виллис Второй еще никому в жизни жопу не лизал! Эти русские еще вспомнят Барклая!..

— Кто надо. Джонни видел сегодня?

— Какого еще, к матери, Джонни? Убирайся отсюда, траханный в мозг!

Здоровяк ловко, так что Барклай не успел увернуться, наступил ему ботинком на горло: