Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

— Слушай, щенок, я сегодня очень устал, пока по помойкам лазил за такими говнюками, как ты. Так что советую тебе разговаривать вежливо. Тебя не учили, как со старшими разговаривают?

— Пошел в жопу, — неуверенно начал было Барклай, но, почувствовав, что давление ботинка усилилось, прохрипел: — Не знаю никакого гребаного Джонни! Не видел никакого вонючего, траханого Джонни! У меня нет брата по имени Мудацкий Говноед Джонни!

Здоровяк улыбнулся:

— Слышь, Тусклый, как поет! Словарь можно писать с этим парнем! Ты плохо понял, по-моему… — Он надавил ногой сильней, и Барклай Виллис Второй судорожно поджал ноги и попытался вцепиться руками в ботинок, который, как он чувствовал, сейчас раздавит ему кадык. Он хотел что-то сказать, но не мог. Кроме булькающего хрипа, из глотки не выходило ни единого звука.

— Отпусти его, — сказал Тусклый. — Он уже и говорить-то не может.

Барклай сел на траву, держась за горло обеими руками, и зашелся в глубоком кашле.

— О’кей, — отдышавшись, выдавил он. — О’кей. Какой вам нужен Джонни?

Барклай тянул время, пытаясь вспомнить, что за Джонни может интересовать этих головорезов. В его банде парней с таким именем не было. Значит, белый. Но и белых продавать незнамо кому Барклай не будет — не такой он парень, чтобы кому ни попадя рассказывать о своих делах. Или о чужих, что тоже нехорошо. И небезопасно.

— Белый? — спросил он, усиленно морща лоб.

— Красный, блядь! — выругался здоровяк по-русски.

Последнее слово было из тех, что Барклай мог понять.

— Белый, твою мать, — перейдя на английский, продолжал здоровяк. — Белый. Тощий. Наркот. Эмигрант.

— Хм, Джонни, Джонни.

Барклай продолжал таращить глаза, задирать брови, изображая активный мыслительный процесс. Двое в костюмах молча ждали результата.

Неожиданно Барклай понял, о ком идет речь. Он никогда бы не подумал, что такой тип может интересовать кого-то настолько серьезно, что за ним полезут на его территорию да еще и будут нападать на черных братьев. Надо же, чудеса, да и только! Один из немногих белых, который не боялся ходить по узаконенным негласно местам обитания банды Барклая и их друзей. Опустившийся беспомощный попрошайка, с которого и взять-то нечего. Иногда он выполнял кое-какие их просьбы, за сигарету с марихуаной готов был на карачках ползать. Говно, одним словом. Никто его всерьез не воспринимал. Никто из братьев не считал его за человека.

— Долго ждать? — осведомился здоровяк.

— Джонни Дохлый, что ли?

Русские молча смотрели на него, никак не, реагируя на восклицание…

— Дохлый должен быть сейчас у себя на Брайтоне. Он в это время там шакалит.

— На Брайтоне его нет.

— Тогда — в яхт-клубе.

— Нет.

— У старика Мартина…

— Нет.

Бар старика Мартина был последним местом, где мог находиться этот урод. Иногда его в баре подкармливали, и Джонни частенько болтался там, помогая хозяину по мелочам. А место было паршивое, грязное и бедное. Уважающие себя братья туда не ходили.

— Значит, спит где-нибудь пьяный. Или обдолбанный. Или пришили его за подлянку.

Русские переглянулись. Здоровяк полез в карман и вытащил пистолет.

— Пришили, говоришь?

— Вот! — Вспотев от страха, но не подавая виду, Барклай Вилли Второй хлопнул себя по лбу ладонью. — Вот! В парке «нэви» посмотрите, в кустах где-нибудь. У него баба там есть, вернее, не там — на базе «нэви» работает. Шлюха полная, белая шлюха, — затараторил Барклай. — Они там в кустах трахаются иногда. Если его нигде нет, значит, в парке, точно. С этой сукой своей. Как ее на работе-то держат? Такая же, как и Дохлый, — на ногах еле стоит от кайфа, мозгов нет, одна жопа, да и жопы толком уже нет… Ее все «нэви» трахают, наверное, вот и держат на работе, а я бы гнал таких… — Барклай продолжал болтать и одновременно старался запомнить лица наглых русских. Он им еще припомнит эту встречу, поиграют они еще с братьями бритвами, потопчут этого борова ногами…

Русские снова заговорили на своем языке. Худощавый кивнул здоровяку, тот наклонился над Барклаем и, глядя в глаза, тихо сказал:

— Хватит болтать, говнюк. Отдыхай, — и тихонько ткнул его пальцами в горло, ближе к левому уху.

— Ты что, Барон, убил его, что ли? — изумленно спросил Тусклый, глядя на неподвижно лежащего паренька.

— Делать мне больше нечего, как мокруху лишнюю разводить. Оклемается. Поехали в парк?

Джонни шел из парка, уже не помня, откуда идет. Дома вокруг были необычайной высоты и сверкали, словно были построены не из красного кирпича и серых бетонных блоков, а из горного хрусталя и фольги. Редкие машины, с рычанием проносившиеся мимо, были явно живыми существами и переговаривались между собой, а иногда и с Джонни. Он прекрасно их понимал и иногда кивал в ответ. При этом он ориентировался в том, что творилось вокруг, не шатался, шел уверенно и понимал, что если его тихие беседы с автомобилями будут заметны окружающим, то прогулка закончится в ближайшем полицейском участке. Это в его состоянии было категорически противопоказано.