Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

— Какая разница. Вы все — советские. Хоть русский, хоть казах. Ты вот заметил главное отличие, на улице просто, в чем разница между улицей здесь и улицей там?

Алексей покрутил головой:

— Ммм… Ну, чище здесь.

— Нью-Йорк — грязный город, — безапелляционно резанула Лариса. — Нет. Ты заметил, что тебя ни разу не толкнули?

— Слушай, точно. То-то я себя чувствую таким свободным. Думал, что это аура страны равных возможностей и победившего капитализма, а оказывается, все так просто.

— Капитализм здесь гниет и разлагается, но не в этом дело. Вот если научишься ходить не толкаясь и при этом иметь железные локти, то только тогда получишь один шанс против миллиона, что разбогатеешь. Те из наших, кто к этому стремится, обычно плохо кончают. А я вот не стремлюсь. Мне просто здесь нравится, я тащусь, как у вас говорят, от этого города.

Они шли по просторной, радостной Пятой авеню, прямой, теряющейся впереди, словно в бесконечности, но Алексею казалось тем не менее, что никогда этой улице не будет конца, что это правильной формы широкое ущелье, со стенами, сверкающими слюдой и алмазами, прорезает насквозь весь континент от Атлантического океана до Тихого. Может быть, так оно и было, если выражаться фигурально. В магазины Лариса его не пускала: «Это не для тебя, не для твоего кармана. Потом без меня посмотришь, если захочешь. Только не вздумай что-то покупать. То же самое найдешь в другом квартале в три раза дешевле».

В отличие от вчерашнего дня, он наконец-то почувствовал, что все окружающее — реальность. Ему казалось, что он здесь уже не то чтобы слишком давно, но во всяком случае не второй день и места эти видит далеко не в первый раз. Он быстро адаптировался в новых местах, начинал вести себя естественно и не комплексовал, а здесь, после того как он увидел валяющихся в сквериках полуголых людей, загорающих, пьющих пиво, бренчащих на гитаре, спящих, увидел черных, которые казались действительно хозяевами удивительного города, настолько непосредственно и независимо они себя вели, и последние комплексы, сковывающие его движения, отпали сами собой.

Казалось, что вокруг несется по-спринтерски сумасшедший, будний день Америки, люди бежали по улицам, прыгали в такси, стремительно входили и выходили из толстых стеклянных дверей многоэтажных деловых зданий, перекусывали на ходу дымящимися хот-догами, разноцветными неправильными дисками пиццы, кричали, ругались, покупали и выбрасывали на асфальт толстые газеты, вливались потоками в провалы подземки. И вместе с тем — едва ли не большее число явно праздно гуляющих, веселых, спокойных и расслабленных мужчин, женщин, стариков разного цвета кожи и достатка, представляющих полный набор стилей не только разных народов, но, кажется, и разных эпох. Это не говоря уже о спящих на газонах — судя по блаженным выражениям лиц, у них-то точно был выходной и ни о какой работе они не только не думали, а, вероятно, даже не подозревали о существовании какой-то там работы.

Алексей поймал себя на том, что почти не слушает Ларису, шагающую рядом и непрерывно что-то ему рассказывающую. Собравшись, он стал слушать и понял, что говорит она давно и о разном, без общей идеи, так что включиться в монолог можно было с любого места. Лариса, словно прочитав его мысли, заметила:

— Ты не обращай внимания, что я все время говорю. Просто так вышло, что я общаюсь исключительно с американцами, русская эмиграция у меня рвотный рефлекс вызывает. Тебе, кстати, тоже не советую влезать в их жизнь. У них там кружки всякие, общества, не могут они от советской жизни отвыкнуть. Здесь же принято — наоборот. Каждый сам за себя. Американцы вообще очень закрытые люди. Не улыбайся, не улыбайся, это так и есть на самом деле. Ты еще с этим столкнешься. У них тут у всех такая защитная оболочка — улыбочка белозубая, от которой тоже тебя скоро затошнит. «Хау а ю?» — «Айм файн» — и на этом все заканчивается. Попробуй поглубже копнуть — стена железобетонная. Или — полная пустота. У кого как. Это очень сильно достает, но мне все-таки легче, чем с эмигрантскими пьяными базарами о Родине-матери и песнях под разбавленный спирт и соленые огурчики. Русские на себе замкнулись, варятся в собственном котелке закопченном, местных жителей называют иностранцами — умора просто. Газеты сумасшедшие выпускают. Сейчас хоть, слава Богу, не пишут о спасении России от коммунистов, а раньше — просто ужас какой-то. Я вот с тех пор русских газет и не читаю. Вернее, читаю ваши, из России. Они здесь продаются. На Пятой авеню как раз есть магазинчик отличный книжный, дорогой, правда, тоже. Пошли налево. Это Сорок вторая. Во-первых, здесь находится автовокзал, узнаем насчет твоих автобусов, а во-вторых, это, так сказать, гнездо разврата. Читал, наверное, в книжках про Сорок вторую?

— Что-то было…

Алексей озирался — улица, широкая и довольно чистая, с оживленным движением и обилием прохожих, не производила впечатление «гнезда разврата».

— Ну, тут расположены публичные дома, порношопы, порнокинотеатры, порно…

— А что, больше нигде этого нет?