Трофейщик

— Помолчи пока. У меня человек погиб. Другой ранен. Кроме того, место, которое ты мне дал, засвечено. И полезли туда одновременно с нами. Вот я и думаю, что ты, Миша, на два фронта работаешь. Ты же сам говорил мне, что никто, кроме тебя, ничего не знает. Откуда же левая информация пошла?

— Виталий, ну я не знаю. Может, случайность? Я тебе клянусь, ни сном, ни духом…

— Может, и случайность. Может, и еще что-нибудь. Но пока я не буду в этом уверен, ты будешь сидеть здесь и ждать. И не обижайся, дело есть дело. Люди гибнут. И если выяснится, что из-за тебя, будем разбираться.

— В смысле? — Кашин опять почувствовал отпустивший уже было, но быстро вернувшийся вчерашний ночной ужас.

Лебедев встал и заходил по комнате.

— Не знаю. Не знаю, Миша, не знаю. Но что мне делать? Если мы все загремим? Ну что ты смотришь на меня? Докажешь, что это не твоя работа, — все будет в порядке, можешь не бояться.

— А я и не боюсь. Чего мне бояться? Я тебя не продавал. Не ожидал я просто, что ты меня за такую дешевку держишь. Я вообще хотел в дело вернуться…

— Ой, Миша, только не надо! В какое дело? Посмотри на себя, в какое тебе дело вернуться? Думаешь, я все по деревням езжу? Время другое, Миша, и дела другие. Теперь не за границу «доски» отправляют, не на Запад продают, а там покупают и сюда везут. У нас теперь люди богаче и цены выше.

— Слушай, ты меня что, совсем за дурачка держишь? Думаешь, я пил, так и не знаю, что в стране происходит? Все знаю. Мозги на месте. Думал, может, пригожусь…

— Помнишь кино — «Неуловимые мстители»? «Вам унитаз нужен? Был нужен, уже взяли. А может, и я на что сгожусь? Может, сгодишься, если рот будешь пошире открывать». Ну ладно, не обижайся. Дел много разных. Пить не будешь — поглядим… Но, Миша, пока мы с этим дерьмом не разберемся, сидеть тебе, Миша, под арестом. Уж извини. Жить будешь здесь. Запирать тебя не буду, охранять тоже. Сбежишь — пеняй на себя. Ты меня знаешь. Найду где угодно, хоть в Мексике, хоть в Африке. Тогда все. Так что, думаю, не сбежишь. Сиди и жди. Деньги есть?

— Нет.

— А, понятно. Вот тебе деньги на еду. — Он положил на поднос несколько стотысячных. — Будешь бухать, посажу на цепь. Впрочем, твое дело.

— Так сколько ждать?

— А это, милый друг, пока не поймаем одного приятеля. Может, твоего, а может, и нет — вот и выясним заодно, чей это приятель. Дело нескольких дней. Так что, если твой, лучше сразу скажи.

— Не мой.

— Ну, тебе виднее. И не обижайся, Миша. Если ты ни при чем — все будет хорошо. Мне не звони, я сам. Все, счастливо отдохнуть. — Лебедев не подал Кашину руки, повернулся и быстро вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.

Михаил Петрович подошел к окну и стал смотреть, как Лебедев сел в машину и медленно стал выруливать к арке, ведущей со двора на 23-ю линию Васильевского острова. «Аккуратно ездит, — равнодушно отметил Кашин, — бережет себя». Еще бы — есть у Лебедева что беречь. Пока Михаил Петрович пьянствовал, этот — гляди, как поднялся — разговаривать не хочет, руку не подал, сука. Ну ладно, хоть ясно, из-за чего весь сыр-бор. Кашин немного успокоился — он был почти уверен, что никому не рассказывал о том, что имел в виду Лебедев. Почти — потому что действительно напивался иногда до беспамятства. Но и те, с кем он пил, были просто мелкой дворовой великовозрастной шпаной и, как правило, тоже ничего не помнили, а если и помнили, то не понимали, а если и понимали, то не верили, да и сил у них уже не было чем-либо серьезно заняться. Нет, это ерунда. Отсюда подвоха быть не может. Значит, вообще ниоткуда. Поймают они там, кого ищут, и все выяснится.

Он вдруг почувствовал, что по-настоящему голоден. Последние дни это чувство не посещало его — достаточно было какой-нибудь копченой вонючей рыбы в пивной на Тамбасова, банки консервов вечером — остальные калории приносила водка. Голод — это хорошо. Значит, работает еще желудок, значит, жив еще Михаил Петрович Кашин. За несколько дней здесь можно будет прийти в себя: отъестся Петрович, отоспится, отмоется, глядишь — и станет опять приличным человеком. Хотя бы начнет становиться. В общем, нет худа без добра.

Он вышел на кухню, заглянул в холодильник, в буфет — кроме кофе и сахара, в доме не было ничего. Отложив несколько бумажек про запас, он взял сто тысяч и вышел в прихожую. На тумбочке возле двери лежал ключ. Кашин открыл дверь, вышел на лестницу и стал спускаться вниз. «К новой жизни», — усмехнулся он, выйдя во двор.