Трогать нельзя

Причем, не останавливаюсь, как в прошлый раз, на расстоянии шага, а чуть ли не прижимаю придурка к его понтовой тачке. Получается массивно и вполне себе страшно.

— Значит, так, — говорю тихо, но доходчиво. По крайней мере, когда я так с подчиненными разговариваю, до них очень даже хорошо все доходит, — ты вчера меня не понял, похоже. Еще раз тебя рядом с Таткой увижу, выверну наизнанку и тебя, и твою тачку, и твой говенный шалман. Понятно? Я больше повторять не буду. И да, если до сих пор мозгов не хватило нормально спросить у брата, кто такой Боец, очень советую не тупить и сделать это. Жить будет проще.

Потом разворачиваюсь, иду к байку, на котором истуканом сидит Татка, надутая, как мышь на крупу, сажусь, рычу, чтоб держалась, и сваливаю, наконец, из храма учебы, или науки, или, бля, как они теперь называются. Я не в курсе. В институтах не кончал.

Пока едем, успеваю остыть и опять завестись.

С одной стороны понимаю, что перегнул, и надо бы хотя бы видимость свободы воли Татке дать. Но с другой стороны…

Черт, Боец, а ведь ты боишься. Тупо боишься, что твоя молодая и красивая до охерения девочка увлечется кем-нибудь или чем-нибудь другим.

Вот и делаешь глупости.

Откуда эта гребанная неуверенность в себе?

Никогда такого не было.

Все мои бабы были просто дико счастливы, попадая ко мне в койку. Потому что в своей сфере успешен.

И в жизни кое-чего добился. И много чего дать могу.

Каждой. Любой. Но не Татке.

Я это понимаю.

Я это словно спинным мозгом чувствую.

Ей не нужны ни мое положение, ни мои бабки, ни то, что я создал, кем я являюсь… Ей только я нужен.

Но она не знает, какой я. До конца не знает.

И теперь, когда наши отношения перешли на новый уровень, я страшно боюсь ее разочарования. Во мне.

И делаю все, чтоб это предотвратить.

Вот только… Сука, кажется, не то я делаю.

Совсем не то.

И не так.

Поэтому я решаю везти ее сразу домой и пытаться разговаривать.

Хотя, то, что происходит со мной, нифига не могу нормально прояснить даже для себя. Одно только знаю, пока не утрясу все моменты, хрена с два она у меня в институт пойдет.

Разговор.

В лифте Татка настойчиво жмет пятый, я десятый.

И встаю так, чтоб мимо не прошмыгнула. Да, нагло пользуюсь своим преимуществом в весе и размере.

Татке остается только смотреть на меня, сжимая маленькие кулачки, злобно и беспомощно.

Я сохраняю выражение невозмутимости на физиономии. С трудом, конечно, но стараюсь.

Коплю энергию для разговора. А то в лифте как-то… Ну, неправильно.

На пятом двери распахиваются, но я с места не двигаюсь.

— Пусти!

Татка краснеет от злости, подходит ближе.

И я уже не раздражаюсь. Просто не могу этого делать, когда она так близко.

Понимаю, что надо поговорить, надо четко обозначить все точки соприкосновения… Ага… Даже от этого словосочетания мысли пошлые в голове. Точки соприкосновения… Я бы сейчас не против с ней соприкоснуться… Разными точками… Интересно, как там у нее все? Зажило?

Проверить необходимо.

— Нет, малыш. Поехали ко мне.

— Нет! Я не хочу больше с тобой никуда ехать! И разговаривать не хочу!

— Тат… Здесь все слышно. Ты уверена, что хочешь, чтоб соседи были в курсе?

Она замолкает. Дышит тяжело. Щурит глазки лисьи. Потом отворачивается.

Двери закрываются, мы едем дальше.

На десятом я открываю, пропускаю ее в квартиру, защелкиваю замок.

Татка разворачивается, прослеживает, как я убираю ключи в карман, фыркает.

— Ну и дальше что? Запрешь меня в доме? Как наложницу? Ты совсем дурак, братик?

— А ты, я смотрю, разговорилась, — я прохожу в комнату, бухаюсь на диван. Дико хочется выпить. Дурацкий день все же. Одни нервы, бляха муха.

Как найти силы на разговор?

Когда говорить вообще не хочется?

Одну короткую миллисекунду жалею, что вообще это все затеял. Раньше я мог Татку просто по-братски послать. Она бы дулась, конечно, нервы мотала. Но никуда с подводной лодки бы не делась.

А тут… Мы с ней уже не брат и сестра. Мы мужчина и женщина. В отношениях. Что бы она на эту тему не думала. А в отношениях надо разговаривать. Сууука… Зачем я это все затеял?

— А ты меня слышать, что ли, начал? Незаметно!

Татка фырчит, бесится, топает в ванну.

Я слышу, как льется вода, потом она выходит, уже без куртки, в одной футболке, под которую по привычке не надела белье. Я смотрю, как острые темные соски натягивают тонкую трикотажную ткань, и опять начинаю беситься. То есть, именно в таком виде она на занятия рванула. Отлично, что тут скажешь…

— Знаешь, — она вытирает полотенцем лицо, капли стекают по шее, я отслеживаю каждую, ловлю себя на том, что сглатываю, — я думаю, что все, что случилось… Ну, это ошибка. Я была в тебя влюблена, долго, но ты прав. Это просто подростковая влюбленность. Я не хочу больше твоего тотального контроля, потому что это уже ненормально как-то, понимаешь? Ты слышишь меня вообще?

— Да…