Трогать нельзя

Сейчас явно вторая Татка побеждает. Нежная девочка, стыдливо убегающая в туалет совсем недавно, и с краской на щеках встретившая меня, выходящего из спальни в одних домашних штанах, моментально превратилась в хитрую лису, вызывающе и нагло разглядывающую мой голый торс.

А значит, что?

Значит, разговаривать бесполезно. Только трахать.

Но сначала прелюдия.

— А я должен заслужить?

— Ты мне ничего не должен. И я тебе тоже, — фырчит, опять отпивает кофе, — из квартиры выпусти. Мне в институт завтра рано. Надо выспаться.

— Завтра не пойдешь.

— Это с какого перепуга?

— Пока вопрос со всякими Гариками и Мартиками не решу.

— И как ты его решать собрался? И вообще, я так и не поняла, какого хрена, а? Я тебе уже все сказала, я — не твоя собственность!

Она ставит чашку на стол, начинает обходить его по дуге, стремясь быть дальше от меня. И это бесит. Ожидаемо и разрушительно.

Какого хера ты бегаешь теперь, девочка? Раньше надо было! Не после того, как пришла ко мне сама! Хотя, стоп! Ты же тогда и свалила!

Я чуть ли головой не начинаю трясти, просто припомнив, сколько раз она меня дураком выставляла. И за этот год в целом, и за последний месяц конкретно. Завлекала, ластилась, потом сбегала, потом творила хрень, потом опять завлекала, опять ластилась, соблазняла, и снова сбегала, и снова черти чего делала!

Накрывает с головой понимание — со мной, сука, играют. Причем, не особо умело. Но с душой.

Потому что невозможно такие вещи творить просто от чистого сердца! Здесь расчет! На что? На что расчет?

Что я с ума сойду окончательно?

Чего ты добиваешься, сестрёнка?

И, самое стремное, что, даже осознав, что она со мной играет, я не собираюсь ее отпускать. И собираюсь трахать.

То вот как такое может быть?

Ведь все же понимаю! Все осознаю! Почему не посылаю ее нахрен с ее тупыми играми? Почему даже мысль о том, что она может просто улыбаться кому-то другому, отдает безумием? Как такое со мной могло случиться?

Боец, ты с ума сошел?

Эти все мысли вспышками озарения пролетают в голове в одну гребанную секунду, мутят сознание так, что я даже глаза закрываю, пытаясь прийти в себя.

А потом открываю и вижу ее. Все такую же. Наглую, сексуальную дрянь, которая каким-то образом вылупилась из моей невинной младшей сводной сестренки. И понимание, это новое четкое видение ситуации… Нет, ничего не меняет.

Я уже давно оценил ее передвижения и понял их траекторию, а потому просто делаю обманное движение, вынуждая ее дернуться туда, куда мне надо. То есть, в мои лапы прямиком.

— Ах ты! — она дергается, пинает меня по голени, шипит от боли, лупит по плечам, опять шипит от боли, — гад! Пусти! Гад! Рабовладелец! У тебя нет на меня прав! Я хочу выступать! Я хочу петь! Я хочу путешествовать, мир смотреть, с людьми общаться! Ты понял? Ты меня не удержишь! Ты понял? Гад!

Она все это выкрикивает, пока я, заценив расстояние до спальни и ее брыкания бешеные, просто опять не валю ее на тот самый многострадальный диван, на котором она чуть было не потеряла девственность в первый свой приход сюда.

Кидаю не особо аккуратно. Швыряю, можно сказать.

Так, что она задыхается на пару секунд, облизывает губы.

А я…

Оглядываюсь и подхватываю ремень от джинсов с кресла.

Татка тут же замолкает. Смотрит на меня огромными глазами, в которых место ярости медленно занимает испуг. И вызов. Бешеное сочетание. Заводящее.

Она скользит по моей фигуре, останавливает взгляд на пахе. Не удерживает лицо, глаза расширяются на мгновение. Да, коза ты моя, все так. Нифига скрывать не собираюсь.

Краснеет еще сильнее, облизывает губы непроизвольно… Сука, игра? Нет? Как понять?

Потом смотрит на ремень.

— Ты чего это? Я тебе не девочка десятилетняя, чтоб по заднице бить! Да и не за что!

— Есть за что. — Не соглашаюсь я, шлепаю по ладони ремнем, она испуганно смаргивает, — но не в этот раз.

И, пока Татка не успела прийти в себя от перспективы быть отодранной по заднице (бляха муха, даже в голове моей это звучит, как порно), ставлю колено на диван, подтягиваю ее к себе за ногу, так резко, что она только с визгом проезжается жопкой по кожаному дивану, наваливаюсь, сразу четко занимая место между раскинувшихся тонких ножек, и перехватываю над головой запястья ремнем. Это быстро происходит, поэтому, кроме визга, она не успевает ничего.

Ладошки бессильно сжимаются в кулаки, но сделать больше Татка ничего не может.

— Будешь дергаться, привяжу к батарее, — угрожаю я, с силой припечатывая ее связанные запястья над головой.

— Ты — сумасшедший придурок! — шипит она, оскалившись, — и чего ты добился? И дальше что? А? Так и будешь меня связанную держать, гад?

— Нет, конечно, — я приподнимаюсь, осматриваю дело рук своих. Татка лежит подо мной, красная, возбужденная, руки немного в локтях сгибает, но послушно не опускает вниз, футболка задралась, тонкие трусики на гладкой коже смотрятся очень горячо. Она сама, натянутая струной, возмущенная, ждущая, смотрится очень горячо.

И нет, я себя насильником и негодяем не чувствую.