Троя

Реализовавшись из факса неподалёку от дома Ады, Даэман недоумённо заморгал при виде багрового солнца над горизонтом. Ясное небо горело закатом меж исполинских деревьев по краю цепочки холмов. Отблески зарева полыхали в кобальтовой выси, отражаясь на каждом из величаво вращающихся колец — экваториальном и полярном. Гость был сбит с толку: в Уланбате, откуда Даэман явился, отгуляв на Второй Двадцатке Тоби, стояло раннее утро, а здесь… Аду он не навещал уже много лет. И вообще, отправляясь куда-либо, никогда не знал, на какой материк или в какой временной пояс планеты угодит. Лишь смутно помнил: Седман живёт в Париже, Ризир — в собственном доме на скалах Чом, Оно — в Беллинбаде… Вот и всё. Впрочем, когда не имеешь понятия ни о расположении материков, ни об их названиях, и даже не догадываешься о существовании временных поясов, любые вопросы отпадают сами собой, верно?

И всё-таки. С этим факсом он потерял целый день. Или выиграл? Во всяком случае, местный воздух пах иначе: терпко, влажно, более дико, что ли.

Даэман огляделся. Обычный факс-узел: под ногами — круг, выложенный из пермокрита, по сторонам — железные столбы, украшенные орнаментом из жёлтого кристалла, и, разумеется, на одном висит неизбежная табличка с надписью, которую невозможно прочесть. Больше ничего — только мокрый зелёный луг в окружении покатых холмов, тёплый вечер, мягкая трава, деревья и тихий плеск далёкого ручья… Да ещё пересекающиеся кольца в небесах, похожие на ржавую арматуру громадного, медленного гироскопа.

В тридцати шагах гостя ожидала старинная двухместная одноколка, над облучком которой парил столь же древний сервитор, а между деревянными дышлами стоял одинокий войникс. М-да, за декаду можно было и подзабыть варварские неудобства здешней жизни. Что за глупая фантазия: поселиться вдали от факс-узла.

— Даэман Ухр? — осведомился сервитор, хотя и сам знал, кто перед ним.

Мужчина промычал в ответ и указал на видавший виды саквояж. Маленький слуга подлетел ближе и, подцепив багаж затупившимися бивнями, легко поставил его в грузовое отделение одноколки, покуда гость забирался на сиденье.

— Ждём ещё кого-нибудь?

— Нет, вы последний, — отозвался сервитор.

После чего зажужжал, занял полукруглую нишу возницы и звонким щелчком отдал команду. Войникс тут же впрягся и потрусил на закат, поднимая слабые облачка пыли над усыпанной гравием дорожкой. Даэман откинулся на удобную спинку из зелёной кожи, обхватил ладонями щегольскую трость и приготовился наслаждаться поездкой.

К чёрту разговоры о дружеских визитах: он прибыл сюда не навестить Аду, а соблазнить её. Собственно, в этом и заключалось его занятие — прельщать юных женщин. И ещё коллекционировать бабочек. Разница в возрасте (Даэман приближался ко Второй Двадцатке) совершенно не смущала его. Как и близкое родство с девушкой. Понятие «кровосмешения» давным-давно вымерло за ненадобностью, а если бы гость и заподозрил себя в «нездоровом» влечении, то отправился бы в лазарет и подлечился. В лазарете исправляют всё.

Даэман посетил Ардис-холл десять лет назад, с целью обольстить кузину Виржинию — из чистой скуки, ведь эта кикимора выглядела страшнее войникса. Тогда-то он и увидел Аду обнажённой. Блуждая по нескончаемым коридорам в поисках Оранжереи для завтраков, собиратель бабочек нечаянно оказался рядом с комнатой молоденьких дам. За приоткрытой дверью стояло высокое, слегка рябое зеркало. Мутная поверхность отражала девушку, что обтирала себя губкой в тазике для омовения. На юной купальщице не было ровным счётом ничего, кроме скучающего выражения лица: очевидно, излишняя чистоплотность не относилась к длинному списку её достоинств. И вот это зрелище — прелестная молодая женщина, проглядывающая из кокона девической невинности, — необычайно врезалось в сердце праздного гостя. Теперь Аде почти столько же, сколько было ему в ту пору.

Округлый полудетский рот, созревающие бёдра и маленькие, но тяжёлые бутоны будущей груди — даже ради них стоило замереть на месте и залюбоваться. Восхититься бледностью кожи (не важно, как долго эта девушка оставалась на солнце — её лицо всегда сохраняло мягкую молочную белизну), блестящими серыми глазами, сочным малиновым цветом губ и чёрными как смоль волосами. Воплощение эротической мечты, да и только. Культура тех лет предписывала женщинам брить подмышки, однако Ада, видимо, не принимала всерьёз её мимолётных требований. Похоже, она вообще чихать хотела на культуру. В огромном зеркале — и в памяти гостя — будто бы застыло точёное изваяние из слоновой кости, оттенённое четырьмя чёрными мазками — вопросительным знаком небрежно перекинутых через плечо локонов, парой запятых под мышками и восхитительным, ещё не оформившимся в дельту восклицательным знаком, уходящим в сумрак между бёдрами.