Троя

Я уже пропустил большую часть разыгрывающейся здесь драмы — ту, где «безупречный гадатель» Калхас объявляет ахейцам истинную причину ярости Аполлона. Один из военачальников шепчет мне на ухо, что прежде чем заговорить, Фесторид потребовал неприкосновенности — на случай, если народу или владыкам его речь покажется неугодной. Ахиллес обещал защиту, и тогда Калхас возвестил то, о чём все и так подозревали. На днях верный жрец Аполлона Хрис умолял царя возвратить захваченную в плен милую дочь; отказ Агамемнона прогневил «дальноразящего», и вот результат.

Стоит ли упоминать, как рассердило владыку подобное выступление. «Развонялся, только держись», — беззвучно хохочет мой собеседник, от которого сильно разит винным перегаром. Если не ошибаюсь, это Орус. Несколько недель спустя он падёт от руки Гектора, когда герой-троянец начнёт валить врагов направо и налево.

Пару минут назад, доверительно сообщает военачальник, Агамемнон согласился отдать Хрисеиду, хотя девица ему и «милее собственной жены Клитемнестры», по выражению распалившегося Атрида, но тут же потребовал взамен иную, не менее прекрасную наложницу. По словам упившегося в стельку Оруса, Ахиллес тут же обозвал царя «корыстнейшим среди мужей» и закричал, что аргивянам, то бишь ахейцам, или данайцам — как только не кличут этих окаянных греков! — нечем возместить потерю вождя. Но если ход битвы изменится в их пользу, пострадавший получит свою тёлку назад. А пока пусть отдаст её безутешному отцу и заткнётся.

— Тут сын Атрея поднял такую вонищу, что прямо сил нет! — Орус смеётся во всё горло, и несколько военачальников строго оборачиваются на нас.

Я киваю и внимательно смотрю вперёд. Агамемнон, как обычно, в центре событий. Вот уж поистине прирождённый лидер — рослый, статный, борода завивается классическими колечками, полубожественные брови строго сведены над пронзительными глазами, умащённый маслом мускулистый торс облачён в изысканнейшие одеяния. Точно напротив него, посерёдке круга, стоит, подбоченясь, Ахиллес. Превосходя царя и молодостью, и силой, и даже красотой, он почти не поддаётся описанию. Ещё когда я впервые увидел его на смотре кораблей, сразу проникся сознанием: передо мной самый богоподобный смертный среди множества богоподобных смертных, настолько впечатляет физическая мощь и властность доблестного сына Пелея. Тогда же я понял, что при всей своей силе и смазливости он всё-таки достаточно глуп. Ни дать ни взять безумно похорошевший Арнольд Шварценеггер.

Ахиллеса и Агамемнона окружают герои, лекции о которых я читал в течение десятилетий. Встреча с этими парнями во плоти ничуть не разочаровывает. Подле владыки — но душою в закипающей ссоре явно не с ним — хмурится Одиссей. Он на целую голову ниже царя, зато шире в груди и плечах и потому среди прочих греческих вождей кажется буйволом в овечьем стаде. Лик Лаэртова сына суров и обветрен, глаза сияют живым умом и хитростью. Я ещё не разговаривал с ним, хотя непременно воспользуюсь первой же возможностью пообщаться, пока война не закончилась и Одиссей не отправился в долгое плавание.

По правую руку от Агамемнона — младший брат Менелай, супруг Елены. Жаль, что мне не дают доллар всякий раз, когда кто-нибудь из ахейцев вякает, что, мол, будь Менелай искуснее в постели — «был бы у него побольше», — прославленная красавица не улизнула бы с Парисом в неприступный Илион, а греческие герои не мучились бы девять лет понапрасну, осаждая треклятый город. Слева от царя вытянулся по струнке Орест — нет, конечно же не избалованный наследник, тот оставлен дома, хотя в своё время отомстит за гибель отца и заслужит отдельной трагедии, — а его тёзка, верный копьеносец властелина. Падёт от руки Гектора в следующем крупном наступлении.

Рядом с Орестом я вижу Еврибата — царского вестника, не путать с Еврибатом — глашатаем Одиссея. Бок о бок с ним стоит Птолемеев сын Эвримедон, симпатичный малый и возница Агамемнона. Кстати, возницу Нестора зовут так же, но он гораздо уродливее. (Сказать по чести, я с радостью заменил бы всё эти пышные патронимы на обычные, человеческие фамилии.)

К великодержавному Атриду присоединились нынче вечером предводители локров и саламитов — Большой и Малый Аяксы. Эти двое только именами и схожи: если первого, хоть он и белый, взяли бы нападающим в сборную НФЛ,[4] то второй скорее смахивает на вора-карманника. Ещё один вождь аргивян Эвриал ни на шаг не отходит от своего босса Сфенела — благородного воителя, который так ужасно заикается, что и представиться не может без запинки. Друг царя и главный военачальник аргивян, прямодушный Диомед тоже здесь, однако явно не в своей тарелке, судя по скрещённым на груди рукам и потупленному сердитому взгляду. Старец Нестор — «сладкоречивый пилосский вития» — занял место почти посередине между спорщиками. Думается, его более всех тревожит разгорающаяся вражда.