Ведь этот дар – проклятье для нее,
Так сребролукий*«наградил» ту жрицу,
За то, что полюбил он так ее –
Неверующих видеть только лица.
О, если б в гневе отнял только дар,
Чтоб никогда не знала тайны спящей,
Отверженный нанес иной удар,
Теперь никто не верит в крик бредящей.
Какое счастье жить одним лишь днем,
Не прозревать, что уготовил рок,
Что толку в будущем и знании о нем,
Когда из прошлого не выучен урок.
И гонят на Приамов двор быков,
Вино и масло достают для пира,
Уж занялись плетением венков,
Из мирты, в честь любви и мира.
О горе всем, о, бедный Илион,*
Горит пред входом факел брачный,
Но, кто бы знал, чему послужит он,
Руины города вдруг осветились мрачно.
V.Безумный Одиссей
1.
Беда пришла к спартанскому царю,
Прокралась в дом под видом друга,
За речью хитрой не заметили змею.
Сбежала с вором царская супруга.
И тотчас Осса* разнеслась по городам,
Что Менелай уже с Агамемноном
В поездках собирают тут и там,
Желающих Приама скинуть с трона.
И многие откликнулись на зов,
Собрали войско, чтоб пойти на Трою,
Кто клятву дружбы дал, давно готов:
Аякс и Диамед, заслышав, рвутся к бою.
И до Итаки докатилась злая весть,
И вспомнил Одиссей беседу в тихой роще,
Вот, как любви пришла на смену месть,
И ветер брака грязное белье полощет.*
Теперь ему готовиться к войне,
Ведь клятву он давал, как и другие,
Внезапно вдруг, подумал о жене
И потеплели вмиг глаза живые.
И, как признаться ей, что на войну,
Идти сражаться должен за Елену,
Что пожинает он чужую лишь вину,
Долг дружбы наказать велит измену.
И он, собравшись духом, все сказал,
И Пенелопа, зарыдав, в слезах, и гневе:
«О клятве говоришь, ты помнишь этот зал,
Когда твой сын гулял еще во чреве?
Не здесь ли ты другую клятву дал
И обещал оставить щит у двери,
Какое тебе дело, кто сбежал,
Чужую боль своею не измерить»?
Так говорила Пенелопа, плача горько,
Но заключив жену в кольцо объятий,
Переносил ее нападки муж все стойко,
Все эти вести были так некстати.
Он обещал жене, придумать все, что можно,
Чтоб не идти в поход в угоду Менелаю.
Освободить себя, от клятвы будет сложно,
Афина здесь, могла б помочь, коль пожелает.
Услышав мужа речь, утешилась немного
И вскоре отошла в свои покои Пенелопа,
Но Одиссей идти за ней не стал, так много
Сделать было нужно, и по плечу похлопав
Эврибата ,* заданье дал ему такое:
«Как только первый луч Эос коснется
Скал прибрежных, тогда оставь в покое
Дела любые, пусть на холм взберется
Твой вестник, чтоб с утра там был он,
Следил за морем и когда корабль в гавань
Войдет, тотчас же с этой вестью вон
Назад бежит и трижды стукнет в ставень».
2.
На корабле, чье появленье Одиссея волновало,
Со свитой плыл Микенский царь и брат его из Спарты.
В их списке посещенья стран, одной Итаки не хватало
И кормчий изучал прибрежных острых мелей карты.
До этих пор везде встречали их цветами,
Иль бряцаньем мечей о медные щиты,
Не думали, что встретит их хлебами,
Итаки царь, и были гости не просты.
И зная Одиссея ум и хитрость,
С собою взяли двух мудрейших лиц,
Подобная нехитрая палитра,
Позволила б не пасть им сильно ниц.
Окинув хладным взглядом узкий остров,
К которому Триера* приближалась,
Агамемнон позволил слишком остро
Сказать, что он, ему внушает жалость,
Однако быстро возразил ему тут брат:
«О, да, Итака не богата, как Микены,
Но, каждый житель в ней, так горд и рад,
Что царь их Одиссей, и любят дома стены.
Тем временем корабль вошел в тихую гавань,
Где в глубине была пещера – грот Наяд
И счастливы гребцы, устав так долго плавать,
И долгожданной суше каждый был здесь рад.
Дорога в город средь маслин брала начало
И шла по кругу в гору по над морем,
До дома царского недолго до причала,
Был Одиссея дом высок, а двор просторен.
Однако же гостей здесь мало ждали,
Пахнуло в нос овином и скотом,
Стоять пред домом путники не стали
И чуть помявшись, все проникли в дом.
Над колыбелью Телемака вся в печали,
Склонилась мать, закрыв лицо руками,
Лишь головами скорбно путники качали,
Найти не в силах ключ к подобной драме.
Все объяснил, Полит, как друг царя Итаки,
Он горестно вздохнул и рассказал о том,
Как Одиссей в безумии, забыв о своем браке,
Не узнает царицу и забыл про дом.
И, не взглянув, на собственного сына,
Покинув двор, с утра как, пашет в поле,
В упряжке бык – одна лишь половина,
Другая – вол в ней, узник поневоле.
Конечно, царь лишился все ж рассудка,
Так перепутать упряжь, он в уме ли?
Увидев пахаря, пришедшим, стало жутко,
Но вслух сказать об этом не посмели.
Не узнавая никого, ногой на лемех,
Давил безумец, управляя ручкой плуга,
В большой корзине приготовил он не семя,
А соль, чтоб бросить в землю луга.
Все растерялись, видя зрелище такое
И только Паламед остался все же стоек,
Среди других был полностью спокоен,
Спросил глашатая, давно ли беспокоен
Их царь, в ответ, услышав, что с утра уж,
Он мигом оценил глазами, вспаханную долю,
И осознал, как все, что сделал зря муж,
По времени затрат равно пути от гавани до поля.
И Паламед решился: не подав другим и знака
Вернулся снова в город, в дом царя, посмея,
Под крики нянек, взять из колыбели Телемака
И положить дитя перед упряжкой Одиссея.
А Одиссей все шел за своим плугом,
Вперед рванулся верный Эврибат,