Троя. Герои Троянской войны Книга 1

Ахилл резко обернулся к говорившему. Его лицо переменилось, и сидевшие впереди других невольно отстранились и подались назад – эта перемена, как они понимали, не сулила ничего хорошего.

– Я когда-нибудь требовал себе больше, чем другие, Иодамант? – крикнул мирмидонец. – Я брал больше добычи в бою, это верно, а кто тебе мешал брать столько же?! У меня – четыре корабля, и в них не нагрузить добра сверх того, что они смогут нести, вместе с моими воинами и рабами. А я думаю, мы возьмем с царя Приама такую дань, что не увезти будет и на всех кораблях Агамемнона, и на ваших кораблях, достойные цари, хотя у каждого из вас кораблей хотя бы по десятку! Мы возьмем с Трои больше, чем могли бы взять, разграбив ее. Когда мы взяли богатые Фивы, вспомните: половина домов сгорела, и погибло все добро, что там было, а почти половину уцелевших богатств воины поломали и втоптали в грязь, буйствуя на улицах павшего города...

– Вот-вот, этим мы последние лет пять и занимаемся! – вмешался невозмутимый Одиссей. – Троянцы сидят за своими стенами, вылезают два десятка раз за год, а мы разрушаем все окрестные города Троады, грабим их, даем воинам напиваться из захваченных погребов и напиваемся сами... Сейчас уже и городов в округе нет – воины шныряют по селениям пастухов, воруют оттуда женщин и таскают коз. И за нашими спинами бранят нас последними словами, потому что перестают уважать в нас своих вождей. Мы обещали им скорую победу и большую добычу. И что? Сколько еще мы сможем им это обещать?

– Как ты смеешь так говорить, Одиссей? – рявкнул Менелай, вскакивая.

Одиссей спокойно встал ему навстречу.

– Как я смею говорить правду? Вот еще новость! А с каких пор это у нас запрещено?

– Хватит! – крикнул Ахилл, видя, что Агамемнон готовится вновь заговорить и может завладеть вниманием собрашихся. – Хватит, цари! Мы собрались сюда не браниться и спорить. Мы говорим о перемирии. В конце концов, главное для нас – решить, кто его нарушил. Я говорю вам – никто. О нашей попытке взять Трою с помощью подземного хода никто не знает. Нападение амазонок произошло не по вине царя Приама.

– А Эней? – выкрикнул со своего места Аякс Теламонид.

– Эней нарушил запрет царя, я в этом не сомневаюсь, не то с ним было бы не пятьдесят воинов, а по меньшей мере пятьсот! – твердо сказал Ахилл. – И Энею хорошо попало – больше он не высунется... Я уверен, что царь Трои захочет возобновить переговоры, и мы сможем тогда увеличить наши требования. Я хочу, чтобы сегодняшнее сражение было последним в этой войне.

– Ну и речи в устах великого Ахилла! – подал голос раненый Аякс Локрийский.

Ахилл повернулся в его сторону.

– Продолжи, Аякс! Скажи, что я струсил…

Базилевсы разом замолчали.

– Я... Разве я такое сказал? – выговорил, бледнея, вождь локрийцев.

– Я так тебя понял.

Ахилл обвел глазами молчаливый круг собравшихся. В свете факелов его фигура, облаченная в сверкающие доспехи, казалась невероятно громадной. Лицо, суровое и гневное, и этот столь знакомый ахейцам страшный блеск его глаз предвещали бурю, и всем стало не по себе.

– Ахилл, мы не безумцы, чтобы говорить тебе такое! – сказал Менелай.

– Ты спас нас всех от амазонок! – произнес Диомед, привставая и стискивая зубы, чтобы не вскрикнуть – он и так держался из последних сил.

– Я рад, что хотя бы кто-то это вспомнил! – жестко сказал Ахилл. – А теперь выслушайте меня и постарайтесь понять. Одиссей сказал сейчас горькую правду. А я продолжу и скажу еще хуже... Мы здесь двенадцать лет. За эти годы мы одержали немало славных побед, завоевали много добычи, убили много врагов. И весь берег в курганах... под ними – прах наших друзей и братьев, наших лучших бойцов. А война давно перестала приносить нам славу, но стала нашим унижением! Чем, кроме грабежей и разбоя, мы здесь занимаемся? И наши воины, действительно, начинают ненавидеть нас, только пока не смеют открыто это высказывать.

– Смеют! – резко вставил Одиссей – Вон Терсит уже сегодня вопит на весь лагерь, что амазонки перерезали бы нас, как кур, не явись вовремя Ахилл.

– Я убью этого наглеца! – прохрипел Менелай.

– И появятся десять других! – возразил Ахилл. – Да и при чем тут Терсит? Он тоже говорит правду, только говорит ее слишком жестоко и насмешливо... Но сами себе мы втайне давно уже говорим куда более неприятные вещи. И каждый, каждый из нас, благородных царей, не смеет сказать главного, потому что мы привыкли больше всего бояться друг друга: а вдруг первого, сказавшего: «Довольно!» остальные назовут трусом?! И наша великая спесь возмущается против этого!