– Это мы называем афорой[33]
, – улыбнулась рабыня. – Ее привозили сюда восточные торговцы, и во дворце большие запасы этих шишек. Пена, которую они выделяют в горячей воде, помогает очищать тело и смягчает кожу. С афорой и стирать легче, но она очень дорога и используется только для праздничных царских одежд. Позволь, господин...С этими словами она кинула в ванну самую обычную морскую губку, и когда та размокла, потерла об нее одну из шишек афоры, а затем стала растирать этой губкой плечи, спину и руки Ахилла. Это доставило ему такое неслыханное удовольствие, что он зажмурился.
Рабыня своими ловкими и сильными руками растерла все его тело, смело окунаясь чуть не целиком в воду, затем вновь вспенила губку и принялась возиться с волосами Пелида, которые щедро поливала такой же теплой водой из серебряного кувшина и мыла, мыла, мыла...
– Хватит! – возмолился Ахилл. – Я же усну...
– Сейчас, господин мой! Еще немного... Я вижу, ты, как и наши молодые мужчины, не носишь бороды...
Еще взмах губки. Пена приятно защекотала щеки героя, а рабыня тонким и небывало острым бритвенным лезвием принялась осторожно сбривать с них выросшую за последние два дня густую щетину.
«Я просто сошел с ума! – мелькнуло в голове Ахилла. – Валяюсь в ванне, даю натирать себя неизвестно, какими зельями, а теперь еще и преспокойно подставляю горло под бритву... Да что же это со мной?!»
Он думал так, а сам, между тем, не испытывал никакого беспокойства, совершенно уверенный, что ничего плохого с ним здесь НЕ МОЖЕТ случиться...
Когда он вышел из ванны, рабыня аккуратно растерла его тело большой мягкой простыней и потрясла погремушкой. Вошли двое юношей в светлых набедренных повязках и, низко поклонившись, положили на резную скамью аккуратно сложенную одежду.
– Надень вот это, господин, если, конечно, тебе понравится! – сказала женщина.
Он и не подумал спорить и послушно надел принесенный рабами малиновый хитон, узкий в талии, с широкими, до локтей, рукавами. Сшитый из тонкой, но плотной материи, он был мягок и приятно ласкал тело. Его рукава и подол украшало тонкое золотое шитье, а пояс был из тончайшей кожи, сплошь затканной золотом. Хитон доставал Пелиду до колен.
– Хочешь какие-нибудь украшения? – спросила рабыня. – Браслеты, гривну, перстни, цепь на шею?
– Я ничего такого не ношу, – покачал головой Ахилл. – Дай мне лучше гребень, чтобы пригладить волосы, не то, боюсь, я похож на сатира.
– Ты так красив, что даже стыдно слушать подобные слова! – на лице служанки появилась легкая, добрая улыбка. – Сядь в кресло: я сама уложу твои волосы. Вон, как они красиво стали виться после мытья!
Спустя немного времени он вышел из своего покоя и обнаружил, что дверь ведет в один из широких коридоров второго этажа. Комнаты располагались здесь лишь с одной стороны, а с другой был ряд высоченных окон, выходивших в один из внутренних дворов. Точнее, они выходили на широкую террасу, которую соединял с коридором расположенный посередине дверной проем. И эта дверь без створок, и окна, украшенные по бокам витыми колоннами, и перила террасы, – все было покрыто побегами вьющихся роз. Они цвели – белые, желтые, розовые, красные, – их запах делал воздух густым, как настой. Простенки между окнами были выбелены и разрисованы такими же розовыми кустами и виноградными лозами, меж которых резвились лани и порхали птицы.
Коридор вывел на широкую мраморную лестницу, которую Ахилл сразу узнал: вчера он поднимался по ней в сопровождении целой толпы обитателей дворца, но потом они исчезли, и в спальный покой его провожали только трое или четверо рабов.
Герой остановился на площадке лестницы, любуясь украшающими ее пролеты бронзовыми статуями. То были фигуры девушек, одетых в короткие, до колен, юбочки и держащих на голове большие плоские чаши. Тут же Ахилл вспомнил, что это не просто статуи, а светильники: ночью в чашах горел огонь...
– Здравствуй, Ахилл! Как спалось тебе в нашем доме?
Он поднял голову. На площадке одного из верхних пролетов, ведущих к третьему этажу, стоял Гектор.
Ахилл смутно помнил их вчерашнее прощание: они расстались в одном из коридоров дворца – троянского героя целой толпою окружили его родные, и он, уже обернувшись, на ходу, крикнул: «Утром увидимся! Доброй тебе ночи!» Его лицо, исхудавшее, еще очень бледное, светилось радостью.
Сейчас это был словно другой человек. Он преобразился: бледность, тени вокруг глаз – все исчезло. Спокойная сила, уверенность и воля были в этом лице. На щеках играл смуглый румянец, глаза блестели.