Троя. Герои Троянской войны

— Если он вернется… Ну что ж… Что касается Андромахи, то выгоднее было бы рассказать все наоборот — что это Неоптолем убил Гектора. В этом случае она бы возненавидела Неоптолема. А доказать, что это не так… Попробуй докажи! Однако, я выбрал то, что лучше подействует на жителей Эпира, и не ошибся — они в отчаянии, они в ярости от того, что их царь пал от руки ненавистного троянца. И мне сейчас важно как можно скорее стать мужем Андромахи. Если царь вернется, то, в самом крайнем случае, виноват во лжи будет Одиссей, то есть ты, а тебя здесь уже не будет. Тогда нам с Неоптолемом придется решать, кому быть царем и мужем Андромахи.

— И ты вряд ли одержишь верх, — сказал Паламед.

Прорицатель покачал головой. Его лицо было как раз обращено к Астианаксу, и мальчика поразило страшное, хищное выражение которое вдруг появилось на этом, всегда таком спокойном и ласковом лице.

— Я благородно уступлю! — сказал Гелен и рассмеялся в ответ на недоуменный взгляд ахейца. — Я откажусь от прав на царицу и царство, если царь вернется. Я даже соберусь уехать отсюда… Но перед моим отъездом с царем приключится беда. Или он случайно чем-то отравится, или лошади понесут и вдребезги разобьют его колесницу… Ты сам знаешь, сколько бывает случайностей!

Да, ты тоже умеешь рисковать… — проговорил Паламед задумчиво. — А тебе не жаль будет убить человека, который дал тебе здесь приют и не сделал ничего плохого?

— Жаль. Мне очень жаль его, Паламед, поэтому я очень надеюсь, что он не вернется, и мне не придется этого делать.

Самозванец расхохотался.

— Чудесно! Но… — он резко оборвал смех и нахмурился. — Но мне важно знать вот что: ребенок тебе не мешает?

— Какой ребенок? — недоуменно спросил Гелен.

— Астианакс. Ты ненавидел Гектора, значит ненавидишь и его сына. Но имей в виду, я сорву твои планы, если ты не дашь клятву, что не собираешься убить мальчика. Какие бы счеты мы с тобой ни сводили, восьмилетний ребенок здесь ни при чем!

Лицо Гелена оставалось таким же жестким и злым, но на губах появилась улыбка.

— Зря ты лукавишь, Паламед. Ты ведь отлично знаешь, что я уже не раз и не два нарушал клятвы, а значит, могу тебе поклясться, а потом нарушу любую клятву. Ты просто успокаиваешь таким образом свою совесть. Мол, ты лучше, чем я. Может быть, лучше… Хотя по сути мы — одно и то же. Мы оба предали своих, оба пытаемся стать мужьями чужих жен. А что до мальчишки… Тут ты можешь никаких клятв не требовать — я его пальцем не трону. Потому что взять Андромаху можно только, пока он жив. Пока она за него боится, пока надеется обеспечить ему какое-то будущее, она будет смиряться с обстоятельствами, переступать через свои желания, будет жертвовать. Если его не будет, ее уже ничем не сломишь, ее хрупкий облик — одна видимость, на деле она тверже кремня. Ты доволен?

— Вполне. Раз тебе выгоднее, чтобы мальчик был жив, то я спокоен. А теперь ответь: когда я получу корабль, чтобы отправиться на Итаку?

— Как только я женюсь, — Гелен улыбнулся. — Надеюсь, это произойдет уже завтра. Сегодня еще кое-что должно случиться, и это кое-что поможет царице быстрее принять решение.

Паламед вздохнул.

— Ты хитрее нас с Одиссеем, вместе взятых, Гелен! Словно весь Тартар, со всеми его тварями сидит в твоей голове. Что ты там еще задумал? Опять отравишь колодец, или…

— Стоп, стоп! — взмахнул рукой прорицатель. — Я не говорил тебе, что отравил колодец, так что свои догадки оставь при себе. А о том, что я задумал, ты скоро узнаешь. Потерпи.

— И еще вопрос, — Паламед вновь подошел к кусту и остановился прямо над ним. — Ты сказал, что, возможно, поедешь со мной на Итаку, чтобы подтвердить перед Пенелопой и всей сворой ее женихов, что я — ее муж. Не откажешься ехать?

Гелен пожал плечами.

— От молодой жены уезжать обидно. Но, думаю, поеду. Если ты станешь царем на Итаке, у меня будет хотя бы один надежный союзник. Но если здесь все пройдет не так гладко, как хотелось бы, ехать будет небезопасно. Впрочем, я думаю…

Последней фразы Гелен не успел докончить.

Все время, что Астианакс подслушивал беседу заговорщиков, вокруг него, среди ветвей куста, вился целый рой мошкары. Иногда мушки больно кусали мальчика, и он терпел их укусы, не выдавая себя ни одним движением. Но в тут одна мушка, вертясь у самого его лица, то ли втянутая его дыханием, то ли по собственной неосторожности, влетела прямо в ноздрю маленького лазутчика! Это было так неожиданно, что мальчик даже не успел вспомнить советы Пандиона, как можно удержать чихание. Он и подумать об этом не успел — чихнул так громко, что весь мушиный рой вылетел из куста, пестрым облачком взвившись над зеленой завесой.

Заговорщики, стоявшие как раз над самым кустом, от неожиданности отпрянули и одновременно схватились за оружие.

— Что это?! — завопил лже-Одиссей. — Кусты чихать не умеют! Это твои соглядатаи, Гелен, или кто-то следит и за мной, и за тобой?!

— Это уж точно не мои соглядатаи! — Гелен резким движением обнажил свой короткий меч и замахнулся. — А ну, выходи, кто бы ты ни был, или я изрублю этот проклятый куст в крошево!