Троя. Герои Троянской войны

Сибил мрачно скривился. Ему явно не хотелось слишком уж очевидно обнаруживать свою трусость перед шестью другими разбойниками, но подходить вплотную к раненому богатырю хотелось еще меньше.

— Мне, троянцу, противно и драться с тобой, ахейский хвастун! — сквозь зубы бросил он.

— Неужели? — Неоптолем понимал, что единственная его надежда — протянуть время… Быть может, раненый жрец, о котором разбойники ненадолго забыли, сумеет как-то выбраться из храма и дать знать мирмидонским воинам о том, что царь их жив. Быть может, появится кто-нибудь из горожан. Надо было не дать разбойникам утащить его отсюда как можно дольше. — Так уж и противно? Ну так могу тебя утешить: я тоже троянец. Я куда больше троянец, чем ты, вор и убийца, сбежавший с троянских рудников. Я — внук царя Приама, племянник Гектора, троянского царя.

— У него бред начался, что ли? — в некоторой растерянности произнес один из лучников. — Надо его и впрямь пристрелить, не то в своем безумии он будет слишком опасен…

— В руку цельтесь, в руку с мечом! — воскликнул Сибил, вновь натягивая тетиву. — Чей он там внук, потом разберемся!

Тетива зазвенела, и… Сибил, не успевший даже прицелиться, упал лицом вниз. Его стрела, сорвавшись с натянутого лука, вонзилась в землю, а та, что поразила разбойника, трепетала в мускулистой шее, пройдя ее насквозь. Остальные шестеро, ошеломленные, схватились, кто за лук, кто за меч, но вторая стрела уложила еще одного из них, попав в глаз, третий упал с пронзенным горлом. В ужасе они даже не успели заметить, что стрелы не настоящие: они были наспех вырезаны из стеблей тростника, без наконечников, без оперения. И смертоносны оказались лишь от того, что выстрелы были сделаны с очень близкого расстояния.

Наверное, разбойников еще больше поразил бы вид лука, из которого стреляли: толстой ветки с натянутой на нее крученой волосяной тетивой, бронзово-рыжей, сработанной из очень-очень тонких волос. После третьего выстрела половина волокон в ней порвались, тетива уже ни на что не годилась, да и стрел у нападавшего не осталось. Но разбойники ничего этого не знали и не поняли, они в страхе озирались, ища, откуда их убивают. Им было уже не до Неоптолема.

— Кто это?! Кто? Покажись! — в ужасе завопил один, вертясь вокруг себя, будто собака, которой привязали к хвосту погремушку. — Не прячься, паршивец!

— Я не прячусь. Я здесь!

И тут разбойники завопили, точно их обварили кипятком. Из кустов, с другой стороны площадки, появилась и стремительно взлетела по ступеням храма, встав возле искалеченного базилевса, тонкая фигурка девушки. Девушка была в короткой темной тунике, сандалиях с высокой шнуровкой, в легком кожаном нагруднике с медными пластинами. Она подняла руку, и острое изогнутое лезвие секиры ярко сверкнуло на солнце.

— У первого, кто попробует натянуть тетиву, эта штука будет торчать во лбу! — спокойно проговорила воительница. — Ну, кто из вас самый быстрый? Неужели опять боитесь? Вас четверо, а нас только двое. Все равно, вам некуда деваться от гнева Посейдона: вы убили его жреца, на пороге его храма!

— Клянусь всеми молниями Зевса! — завопил один из уцелевших. — Это же она, эта проклятая баба, из-за которой все и завязалось! Но ей же было не выйти из дворца! Она — колдунья!

И разбойник, ошалев от ужаса, вскинул лук, но угроза тут же исполнилась: секира, свистнув, рассекла ему голову, и он упал. А девушка, у которой осталось теперь лишь одно оружие — небольшой нож, стремительно кинулась на троих уцелевших разбойников. Неоптолем, оценив все случившееся куда быстрее и куда трезвее своих врагов, отлично понимал, что не сможет прийти на помощь своей спасительнице: если он и не потеряет сознания, попробовав встать на ноги, то отделявшие его от разбойников двадцать-двадцать пять шагов быстро все равно не одолеет. И он сделал то единственное, что сейчас мог сделать: метнул свой меч в ближайшего разбойника и облегченно перевел дыхание: тот был убит наповал — бронзовое лезвие пробило нагрудник и вошло в грудь, будто в мягкую глину.

Оставшиеся двое не дожидались нападения амазонки — с криками ужаса они вломились в миртовые кусты и помчались прочь, разрывая о ветви одежду, раздирая кожу, боясь даже обернуться…

— Ты — настоящий сын героя! Он будет гордиться тобой! Как хорошо, что мне пришло в голову смастерить себе лук, там, у реки… Как ты, царь? Почему ты так на меня смотришь?

Говоря это, девушка-воительница вновь взбежала по ступеням храма и, опустившись на колени, склонилась к упавшему. Солнце, всходившее все выше и выше, зажгло огнем бронзовые волосы.

— Андромаха! — выдохнул Неоптолем, понимая, что этого не может быть, думая, что сходит с ума. — Андромаха!

У него потемнело в глазах, и он, в ужасе от того, что сейчас лишится сознания и ничего не успеет сказать, наугад поймал ее руку:

— Я… нашел его! Я нашел Гектора. Завтра… или послезавтра он будет здесь. И мой отец… Они помогут тебе. А Гелен — обманщик и убийца. Это он меня… Сумей их найти… предупредить… Слышишь, Андромаха!

— Я не Андромаха.