Ахилл заметил, как густой румянец проступил сквозь смуглоту египтянина, и улыбнулся:
— Я от всего сердца постараюсь забыть начало нашего с тобою знакомства, ради того добра, которое ты нам делаешь теперь. Может быть, мы еще увидимся. А теперь ступай: тебе нужно успеть до темноты переплыть реку, не то опять нарвешься на какого-нибудь речного гада. Да и здесь, в городе мертвых, уже небезопасно — смеркается, и шакалы выходят на промысел.
Юноша поклонился троянцу и неожиданно подмигнул Авлоне, наконец убравшей в ножны свой нож.
— Прощайте же! Я буду молиться о том, чтобы вы добрались до оазиса живыми.
— Что он говорил тебе? — спросила Авлона, когда неверные шаги Яхмеса затихли в быстро сгущающихся сумерках. — Он сказал, как нам отсюда уйти?
— Именно это он и сказал, — ответил Приамид задумчиво. — И еще сказал, что в здешних школах обо мне рассказывают какие-то сказки. Но это нам сейчас ничем не поможет… Спать, Авлона! На рассвете мы с тобой отправимся в путь вот по этой карте.
Буря началась почти внезапно. Темную полосу на горизонте можно было принять за обычную грозовую тучу, только двигалась она не над землей, а как бы от земли, вырастая вертикально вверх. Ветра вначале как бы и не было, лишь по самой поверхности земли вдруг прошли песчаные вихри, и затем все стихло, стихло настолько, что каждый шаг по рассыпчатому, обжигающему ноги песку стал вдвое слышнее. В том, что вокруг не осталось ни единого живого существа, не было ничего странного — солнце стояло уже высоко, и немногочисленная живность пустыни пряталась от зноя, исчезая в невидимых норах. Но прекратилось вообще всякое движение, даже накаленный воздух вдруг перестал дрожать и струиться. Казалось, что жизнь остановилась, запечатлев этот миг непонятного и грозного напряжения.
— Ахилл, — проговорила Авлона почти шепотом. — Неужели эта туча — дождевая?
— Хорошо бы! — ответил герой. — Очень бы хорошо, только что-то не похоже…
Им был очень нужен дождь, точнее, очень нужна вода. Отмеченный на карте колодец оказался сухим. Видимо, он пересох совсем недавно — спустившись по крохотным уступам камня на самое дно, лазутчица амазонок нашла лужицу густой, липкой грязи. Но из нее нельзя было выжать уже ни капли воды. В кожаном бурдюке Яхмеса оставался еще небольшой запас — Ахилл понимал, что колодец в пустыне может оказаться сухим, и экономил воду. Но идти им было еще два дня, и палящее солнце делало жажду постоянной и невыносимой. И, тем не менее, Ахилл твердо решил, что они продержатся.
Ночной привал пришлось устроить раньше, чем собирались — Приамид почувствовал, что у него вновь начинается предательское головокружение, и снова невыносимо заболели уже поджившие раны. А ночью, хотя она была сухой и теплой, его пробрал озноб.
«Второй приступ лихорадки!» — почти с отчаянием подумал герой, вспомнив уроки Хирона и его рассказы о коварстве этой болезни. Он знал, что лихорадка почти всегда возвращается, если человек ослабел и если у него нет возможности отлежаться. Он понимал — стоит поддаться слабости, и болезнь скрутит его и свалит с ног. И самое страшное — ему постоянно хотелось пить, а воду приходилось экономить.
Из-за ломающего кости холода он почти не спал ночь, но утром заставил себя подняться, ничем не показав маленькой амазонке своей слабости.
Бурдюк был пуст больше, чем на три четверти.
— По два глотка, — сказал Ахилл Авлоне, делая огромное усилие, чтобы его голос не прозвучал хрипло, и протянул ей кожаную флягу.
И она, как всегда, ответила:
— Нет! Ты первый.
Они успели пройти не больше пяти-шести стадиев, когда появилась эта странная туча, и могильное молчание замершего вокруг мира сказало беглецам, что на них надвигается нечто необычайное и страшное. Новый внезапный порыв ветра был куда сильнее первого, и на этот раз он не исчез, растворившись в песке, а стал крепнуть, набирая силу, и замершие волны песка ожили и покатились, сразу сделав пустыню подобной морю… Туча в это время заняла уже половину неба и продолжала расти и обволакивать горизонт черными крыльями, у основания которых заметно было непонятное круговое движение.
— Песчаная буря! — вдруг понял Ахилл. — О, боги, это самое страшное, что может быть!
Он никогда прежде не бывал в пустыне и песчаных бурь тоже никогда не видел, но достаточно слышал о них и понимал, что спастись, не имея надежного убежища, почти невозможно. Тем не менее, герой тут же пожалел о том, что у него невольно вырвался этот испуганный возглас — куда хуже любой беды страх, если он вдруг овладеет ими.