Троя: Пять тысяч лет реальности и мифа

Никогда, ни до ни после, троянцы не имели таких обширных и дальних торговых связей, как в период Трои-II. Это кажется невероятным: кораблестроение делало свои первые шаги, верховой езды люди не знали, а повозки имели цельные колеса и были слишком тяжелы для лошадей — в них запрягали быков. Эти неуклюжие повозки, влекомые медлительными животными, неспешно двигались по горам, лесам и степям, где еще только появлялись первые подобия грунтовых дорог.^{164} Вьючных лошадей — по крайней мере в Малой Азии — тоже еще не знали. Географических карт не существовало. Дипломатические союзы заключались лишь между ближайшими соседями, и купец, удалившийся от родных мест, оказывался среди чужих племен, от самоуправства которых его не защищали ни мораль, ни религия. Ведь даже через тысячу с лишним лет, во времена, воспетые Гомером, нападение на чужеземца не было преступлением (если только он не приходился нападающему «гостем»), а пиратство считалось вполне почтенным занятием. Торговля носила меновой характер, первым деньгам суждено было появиться не раньше чем через полтора тысячелетия, и даже стандартных золотых слитков, помеченных купеческими печатями, — прообразов будущих монет — не существовало. С начала и до конца пути купец должен был везти за собой товары, меняя их друг на друга, но никогда не путешествуя налегке.

И все же люди торговали, и Троя-II оказалась одним из центров мировой торговли. Сюда стекались товары из Сицилии, Центральной Италии, материковой и островной Греции, Подунавья, Приднестровья, Кубани, Кавказа, Месопотамии, Ирана, Афганистана, Финикии, Кипра, Египта и, конечно, от соседей из Малой Азии и Фракии… Найденный здесь янтарь говорит о том, что какие-то товары могли доходить до Троады даже с далеких берегов Балтийского моря.^{165}

Самые обширные связи существовали у троянцев с ближайшими соседями — жителями множества небольших городов и селений, разбросанных по берегам Геллеспонта, Эгейского и Мраморного морей. Эти люди, принимавшие у себя купцов со всей ойкумены и сами развозившие товары по соседям, постоянно общавшиеся и торговавшие друг с другом, жили очень сходно. Помимо торговли все они занимались земледелием, животноводством и рыбным промыслом, выращивали примерно одни и те же растения, делали похожую керамику… В конце XX века археологи, окончательно убедившиеся в сходстве этих прибрежных жителей, решили объединить их под знаменем одной археологической культуры, которая получила название «Maritime Troy culture». Maritime буквально переводится как морской, приморский, прибрежный или береговой. Насколько известно авторам настоящей книги, в русскоязычной археологической литературе это наименование применительно к троянцам и их соседям еще не прижилось, и мы самовольно перевели «maritime» как «приморская».^{166}

Приморская Троянская культура охватывает первые три периода существования Трои — с начала III тысячелетия по 2200 год (по хронологии Корфманна). Географически к ней относились: оба берега Геллеспонта; все побережье Мраморного моря; северные (включая полуостров Халкидики), восточные и западные берега Эгейского моря; все острова, лежащие между всеми указанными берегами (кроме большей части острова Эвбея). На юге Малой Азии границами этой культуры были остров Хиос и лежащий напротив него берег; на юге материковой Греции — полуостров Пелион. Люди, которых относят к Приморской Троянской культуре, жили на береговой полосе, простиравшейся примерно на 50–70 километров от моря, и лишь в материковой Греции эта культура ограничивалась узкой полоской в 10–20 километров.

Троя лежала в самом центре этого региона. И главное, она контролировала важнейший морской торговый путь, который проходил по Геллеспонту. В какой-то мере это был силовой контроль. Корфманн пишет: «Разграничить морскую торговлю и пиратство трудно для любого периода. Я не слишком ошибусь, если опишу Трою как пиратскую крепость, которая контролировала проливы…»^{167} Но помимо морского разбоя у троянцев было еще одно, значительно более безопасное, средство обогащения — в этом вопросе о них позаботилась сама природа, обеспечившая устье Геллеспонта исключительно удачными ветрами и течениями.^{168}

Как известно, в Геллеспонте существует поверхностное течение, направленное в сторону Эгейского моря, — оно имеет среднюю скорость чуть меньше трех километров в час, на участках, где пролив сужается, — около пяти, а при попутном северо-восточном ветре может превышать девять километров в час.^{169} Поэтому направлявшиеся вверх по Геллеспонту корабли, которым предстояло преодолевать не только силу ускоренного ветром течения, но и силу самого ветра, надолго застревали у Эгейского входа в пролив в ожидании подходящей погоды. Ходить против ветра мореходы еще не умели…