Троя

– Я родился тридцать лет назад, – вновь заговорил Парис, тяжело и больно переводя дыхание. – И мне было не тринадцать, а семнадцать, когда я явился на праздник Аполлона в Трою. Я – сын пастухов, я – никто, а всему виной моя проклятая красота. Я часто ездил с дедом в Фивы – торговать маслом и медом, у нас тогда были ульи. А там были веселые места, где красивые женщины отдавались очень недорого... И вот однажды, во время пирушки на улице Веселых дев, три гетеры попросили меня решить, кто из них прекраснее. Я выбрал одну, теперь уж и не помню, как она выглядела, я был очень пьян. Когда же утром добирался до пристани и искал нашу с дедушкой лодку, эта девушка догнала меня и сказала... сказала, что она не гетера, а сама Афродита, богиня красоты, а две ее подруги – Афина и Гера... Не смотрите так, я знаю, что это было безумное кощунство, но у меня в голове шумело от вина, и нелепая шутка гетеры показалась правдой – так хотелось поверить, что я обнимал богиню… А потом она сказала, что за мой выбор дарит мне любовь самой прекрасной женщины на земле. Я еще подумал: а как я узнаю-то, которая самая прекрасная? Тогда мне было шестнадцать лет. Спустя полгода я услыхал россказни о жене спартанского царя Елене, признанной самой красивой женщиной Ойкумены. В мою голову, как клещ, впилась мечта завладеть этой женщиной. И вот тут появилась... Не знаю, говорить ли, кто… Это будет больно тебе, царица Гекуба!..

– Говори, – ответила та, не поднимая глаз и не отпуская его руку, хотя ее пальцы все сильнее дрожали.

– Это была твоя дочь Кассандра. Царевна увидала меня однажды, когда я пригнал в Трою коз. Она была старше меня, но тогда еще очень хороша, и мы... Словом, все было отлично, но спустя две луны мне это надоело. И тогда она мне сказала, что если я ее не оставлю, она мне поможет стать сыном царя и взять в жены самую прекрасную женщину, Елену Спартанскую. Когдато Кассандра подслушала разговор Гекубы с Гектором, это когда он рассказал царице о том, как спас маленького царевича... Поэтому она знала, что я должен поведать. Она же принесла мне сердоликовую фигурку-амулет, такую же, как та, что висела на шее настощего сына Приама и Гекубы – во дворце были еще такие. А дедушку Агелая мы убедили, упросили, и он согласился, хотя сначала наотрез отказался объявить меня найденышем.

– Эта девица сказала, что Парису на роду написано или стать сыном царя, или очень рано умереть! – сказал глухо старый пастух. – У нас все говорили, что у нее – дар пророчества, что она знает все про всех... Я испугался за своего внучка, он же у меня остался один. Так мы и обманули царя и царицу. Кассандра мне описала, как выглядела колыбелька, в которой я будто бы нашел младенца в реке, на излучине, и плащ, что был на нем, черный с восьмиконечными золотыми звездами... И я солгал, дурак безмозглый!

– Афина Паллада! – простонал Гектор. – Как же нас всех!..

– Вас всех обманули, как детей, но вы ведь хотели, хотели найти меня, то есть, его... – голос Париса все слабел и слабел. – Кассандра была моей любовницей все эти годы, я боялся порвать с нею, боялся, что она выдаст меня. А в ней заговорила совесть, она все порывалась признаться отцу и матери. Я угрожал убить ее. И вот тут она мне сказала, будто все открыла Гектору, и я смертельно перепугался. Я знал, что Гектор меня и так уже едва выносит и терпит только ради матери! Я знал, что он должен быть в храме утром, после первого дня праздника, и... и... Я обознался и выстрелил в Ахилла. До сих пор не понимаю, почему он жив. Он умирал у меня на глазах.

– Я умер, – сказал Ахилл глухо. – Но есть на свете средство, которое иногда воскрешает мертвых.

– Мне бы оно не помогло! – прошептал умирающий, – Мое тело уже почти все мертвое. Я страшно мучился и понимаю, что заслужил это. Не смею просить у вас у всех прощения, потому что вы не простите и будете правы! Вот дедушка простил меня и принял, но он – мой дедушка... А я ведь думал, не убить ли его, чтобы никто не мог меня выдать!

– Бедный мой мальчик! – уже не сдерживая слез, проговорил Агелай. – Я виноват, я! Я тебя баловал, восхищался, какой ты у меня красавчик и умница... Я твердил, пень твердолобый, что вот быть бы тебе не пастухом, а царевичем! Моя вина во всем и есть.

– Какой позор, о, какой позор! – вырвалось у Елены, и она отчаянно разрыдалась.

– Да, я опозорил тебя, жена! – Парис посмотрел на нее и закрыл глаза. – Много раз опозорил. Я оскорбил богов, выдав болтовню пьяной гетеры за волю великой Афродиты, я обманул всех и всех предал! Что же будет со мной в Аидовом царстве?!

Он заплакал беспомощными слезами отчаяния. Его плечи вздрагивали, рука из последних сил сжимала помертвевшие пальцы царицы.

Ахилл подошел к умирающему, наклонился.