Троя

– О, Пентесилея! – Ахилл почувствовал, что глупеет и теряет дар речи, ошарашенный этим превращением и вновь сраженный ее красотой. – Ты... ты...

– Я нашла это платье в одном из домов, – тихо сказала она. – Я никогда длинной одежды не носила, так что если буду спотыкаться, не смейся. Амазонки выходят замуж в белом. Ты не знал?

– Нет. Это очень красиво.

Появился старый Хрис в своем жреческом облачении, тоже белом, с золотой каймой и золотым изображением солнца на груди. Он нес розы (в его садике они цвели круглый год) и сосуды с маслом и зерном.

– Здравствуй, великий герой! Как я счастлив твоему возвращению! И как приятно мне совершить над тобою этот обряд вместо того, что я думал совершать совсем недавно. А вот и та, кого все сочли богиней Фетидой! Я узнаю ее. И кто же это?

– Моя невеста, а если сказать правду, уже моя жена, которую я хочу назвать так перед лицом всего Олимпа и всего света, сегодня и навсегда! Соедини нас у этого священного алтаря, мудрый Хрис!

– Сделаю это с великой радостью, дети...

– Добрый жрец! – прошептала Пентесилея – А это очень страшный грех, что я выдала себя за богиню? Боги разгневаются на это?

– Ни я и никто не слыхал, чтобы ты назвала себя богиней, – ласково ответил старик. – А как ты была одета и на чем приехала по морским волнам, это ведь – твое дело. Боги не запрещают ездить на дельфинах.

Когда обряд был совершен, и жрец со своей внучкой, проводив мужа и жену до спуска с холма, отправились к себе, Пентесилея хотела было переодеться.

– Не надо! – запротестовал Ахилл. – Побудь еще в этом. И… мы ведь должны объявить о нашем сочетании моим родным! Приди к ним в брачной одежде.

– А как я поеду верхом? – спросила Пентесилея и вдруг напряглась. – Ахилл, смотри: что это?

Она указывала рукой в сторону моря, светившегося за холмом широкой зеленой полосою. И среди этой светлой зелени, у северной оконечности огромной бухты, далеко, но очень ясно вырисовывались четыре белых квадратика.

– Корабли! – крикнул Ахилл.

– Кто же это плывет сюда в пору штормов? – удивилась амазонка.

– Это надо узнать, – ответил герой. – Вряд ли они поплывут вдоль такого неровного берега ночью – луна-то на ущербе. Значит, встанут за мысом и возле нашей бухточки будут не раньше, чем завтра после полудня, даже при попутном ветре. Надо рассказать Гектору. Едем, жена!

Солнце еще не коснулось горизонта, а они уже пересекли маленькую бухту и поднялись по тропе к хижине Агелая.

Глава 3

– Э-эх, и славным вином можно было разжиться прежде у здешних пастухов! У всех, кто жил на этих склонах, были виноградники, и все делали такое вино, что после него вместо одного весла увидишь четыре!

За время войны глупые данайцы всех повыживали из этих мест, а кто остался, прячется в горах. Теперь вот данайцы убрались, обчистив Трою до косточек, а винца-то все равно взять негде!

– А ты не сетуй раньше времени, Тавик! Может, мы здесь кого и встретим, да и попросим нацедить кувшинчик. А то и без спроса возьмем – кто же откажет нам? Можно будет и в город наведаться – там всяко могли уцелеть винные погреба. Только вот пристали мы далековато.

– Мы что, за вином сюда приплыли, Фол? Нас интересуют совсем другие бочки! И некогда нам идти в Трою, тем более, что она сожжена и разрушена. Нет, наше дело добыть еды на ужин, чтобы завтра с рассветом обогнуть бухту с юга и не упустить добычу!.

Такой разговор вели между собою трое крепких мужчин, шагавших среди негустых зарослей по склону, что поднимался от рифов, которые окаймляли южную оконечность Троянской бухты.

Они сошли с одного из приставших к берегу кораблей. То были большие и быстроходные суда, по виду торговые, но даже человек, редко бывавший на море, скорее всего признал бы в сошедших на берег мореходах не торговцев, а обыкновенных морских разбойников. И дело было не в том, что у каждого из них висело на поясе по два-три кинжала и за плечами топорщились луки – вооруженными часто ходили и торговцы, опасаясь именно разбойников, как морских, так и сухопутных А кроме того, эти трое шли охотиться. Но на каждом болталось по паре золотых цепей, руки их, грубые и загорелые и, несмотря на прохладную погоду, обнаженные выше локтя, были унизаны золотыми и серебряными браслетами, мужскими и женскими, самой разной формы, а в кожаных сумках побрякивали уж никак не игральные кости и не дорожные фляжка с чашкой. Они таскали с собой свою долю добычи, чтобы во время их отсутствия лихие товарищи не поделили награбленного поиному... Одежда выдавала в них фригийцев, хотя у каждого к обычному наряду добавлялось что-нибудь несуразное – один намотал на фригийский колпак тончайшую женскую шаль и продел ее конец в свою золотую серьгу, другой украсил короткую кожаную тунику подвесками из серебра, какие носят на голове персиянки, третьему пришла фантазия напялить роскошный египетский платок, белый с синими полосами, и тоже поверх колпачка – его вид вызывал бы смех, если бы не свирепое выражение физиономии.